Читать книгу "Ораторское искусство с комментариями и иллюстрациями - Марк Туллий Цицерон"

Под какие рукоплескания говорили мы в юности о каре отцеубийцам, пока, спустя немного, не почувствовали в этой пылкости излишества: «Какое достояние может быть более общим, чем воздух для живых, земля для мертвых, море для пловца, берег для выброшенного морем? А они, пока в силах, живут – и не могут впивать небесный воздух, умирают – и кости их не коснутся земли, носятся в волнах – и влага их не омоет, наконец их выбрасывает на берег – но даже среди скал нет покоя мертвому» и т. д.: все это достойно юноши, в котором хвалят не заслуги и зрелость, а надежды и обещания. В том же духе и это, уже более зрелое восклицание: «Жена зятю, мачеха сыну, соперница дочери!» Но не только таков был наш пыл, и не только так говорили мы. Даже в нашем юношеском многословии многое было простым, а иное – и более легким, как, например, в речах за Габита, за Корнелия и за многих других. Ведь ни один оратор, даже в досужей Греции, не написал так много, как написали мы: и в этих наших сочинениях есть то самое разнообразие, которое я обосновываю.

О каре отцеубийцам – Цицерон имеет в виду свою раннюю речь «В защиту Росция». Далее имеется в виду изощренная казнь отцеубийц (так называли и убийц матери или главного в своем роду) в Древнем Риме: после бичевания отцеубийцу зашивали в мешок вместе с петухом, собакой, змеей и обезьяной и пускали мешок в открытое море. Эта казнь, «казнь в мешке» (poena cullei), сохранялась в Средние века в Византии, Франции и Германии, согласно законам Юстиниана распространенная и на детоубийц. В местах, где моря не было, казнимого просто избивали и вешали на одной виселице с собаками, и такой тип казни способствовал распространению виселицы. Пышность речи состоит в том, что благодаря намекам слушателям приходится представлять эту казнь во всех подробностях.

Если можно простить Гомеру, Эннию и остальным поэтам, особенно же трагикам, что у них не везде одинакова напряженность, что они часто меняют тон и даже снисходят до обыденного разговорного слога, то неужели я не имею права отступить от этой высочайшей напряженности? Но зачем я говорю о поэтах с их божественным даром? Мы видали актеров, которых никто не мог превзойти в их искусстве: и не только каждый из них был превосходен в различнейших ролях своего жанра, но даже – мы это видели – комический актер выступал в трагедиях, а трагический – в комедиях, и оба имели успех. Отчего же и мне не стремиться к тому же?

Цицерон был большим театралом, ценителем актерской игры, и замечательно его утверждение, что хороший актер независим от своего амплуа. Это сближает актеров с поэтами, которые действуют наравне с богами, создавая то, чего прежде не было, и не зависят от своего же стиля. Так Цицерон открывает возможность сблизить исполнительские искусства с творческими, что повлияет на эстетический идеал универсализма европейского Ренессанса, в котором художник-виртуоз способен создавать бессмертные божественные произведения, при этом всякий раз обращенные к зрителям новыми гранями.

Итак, я полагаю, что совершенный оратор должен не только владеть свойственным ему искусством широко и пространно говорить, но также обладать познаниями в близкой и как бы смежной с этим науке диалектиков. Хоть и кажется, что одно дело речь, а другое спор, и что держать речь и вести спор вещи разные, – однако суть и в том и в другом случае одна, а именно – рассуждение. Наука о разбирательстве и споре – область диалектиков, наука же о речи и ее украшениях – область ораторов.

Диалектика – наука ведения спора, а значит, и анализа вопроса с разных сторон. В некоторых новых философских системах, как гегельянство и марксизм, диалектика – основной метод рассуждения об отвлеченных вопросах. В античности Аристотель в «Метафизике» сближал диалектику с софистикой, считая, что она иногда склоняется рассматривать только свойства вещей, а не проникать в их суть, хотя и считал ее просто несколько ухудшенным и не вполне профессиональным вариантом подлинной философии.

Знаменитый Зенон, от которого пошло учение стоиков, часто показывал различие между этими науками одним движением руки: сжимая пальцы в кулак, он говорил, что такова диалектика, а раскрывая руку и раздвигая пальцы – что такую ладонь напоминает красноречие. А еще до него Аристотель сказал в начале своей «Риторики», что эта наука представляет как бы параллель диалектике и они отличаются друг от друга только тем, что искусство речи требует большей широты, искусство спора – большей сжатости.

Аристотель и Зенон Китийский имеют в виду одно: диалектика говорит о несомненном и твердо установленном, а риторика – о вероятном и разных возможностях и исходах одного и того же дела.

Итак, я хочу, чтобы наш совершенный оратор знал искусство спора в той мере, в какой оно полезно для искусства речи. В этой области существуют два направления, о которых ты, основательно занимаясь этими науками, конечно, знаешь. Именно – и сам Аристотель сообщил немало наставлений об искусстве рассуждать, и после него так называемые диалектики открыли много тонкостей. Поэтому я полагаю, что тот, кого влечет слава красноречия, не останется в этих вопросах невеждою, но просветит себя или учением древних, или же учением Хрисиппа.

Хрисипп из Сол (ок. 280–205 до н. э.) – один из создателей школы стоиков, в отличие от Аристотеля, отождествлявший диалектику с логикой. Так как философию в стоической школе начинали изучать с логики, диалектические принципы считались в ней истинными. Цицерон называет оба направления, аристотелизм и стоицизм, считая, что они не расходятся в том, что искусство логично и профессионально рассуждать связано с искусством риторической аргументации, так как и там и там нужно проявлять немалую тонкость.

Прежде всего он познает значение, природу и разряды слов простых и связанных; затем – что какими способами говорится; как различить истинное и ложное; что из чего происходит; что чему соответствует или противополагается; и так как обычно в словах бывает много неясного, то каким образом следует это раскрыть при разделении. Такие случаи встречаются часто, так что оратор должен владеть всеми этими знаниями; но так как сами по себе они слишком грубы, то он должен развивать их с некоторым ораторским блеском.

Связанные (copulata) слова – слова из нескольких корней (синоним нашего «сложные слова»). Эти слова иначе работают в тексте. Так, можно сказать «возделывание сада», но нельзя сказать «земледелие сада». Земледелие является самодостаточным понятием.

Например, во всем, что мы изучаем разумно и последовательно, необходимо прежде всего установить, что чем является: ибо если между сторонами нет согласия насчет предмета спора, то невозможно ни правильно рассуждать, ни прийти к какому-либо выводу. Следовательно, часто придется излагать словами наши представления о всяком предмете и раскрывать определениями скрытое в предмете понятие: ведь именно определение способно короче всего показать, чем является предмет речи. Далее, как тебе известно, объяснив общий род каждого дела, надо взглянуть, каковы виды или части этого рода, и в соответствии с этим распределить всю речь.