Читать книгу "Ораторское искусство с комментариями и иллюстрациями - Марк Туллий Цицерон"

Щадить дружбу и достоинства – не издеваться над тем, что кто-то с кем-то дружит или что кто-то кого-то ценит.

Есть также иной род красноречия, обильнее и сильнее, чем тот низкий, о котором говорилось, но скромнее, чем высочайший, о котором еще будет говориться. В этом роде меньше всего напряженности, но, пожалуй, больше всего сладости. Он полнее, чем первый, обнаженный, но скромнее, чем третий, пышный и богатый.

Ему приличествуют все украшения слога, и в этом образе речи больше всего сладости. В нем имели успех многие из греков, но всех превзошел, на мой взгляд, Деметрий Фалерский, речь которого течет спокойно и сдержанно, но при этом блещет, словно звездами, переносными и замененными выражениями.

Деметрий Фалерский (350–283 до н. э.) – афинский философ, оратор и государственный деятель, ученик Феофраста, ученика Аристотеля. Правитель Афин при поддержке македонской власти, позднее один из основателей Александрийской библиотеки.

Под переносными выражениями (метафорами) я имею в виду, как и все время до сих пор, такие выражения, которые переносятся с другого предмета по сходству, или ради приятности, или по необходимости; под замененными (метонимиями) – такие, в которых вместо настоящего слова подставляется другое в том же значении, заимствованное от какого-нибудь смежного предмета.

Так, одним способом перенесения воспользовался Энний, сказав «сирота оплота и града»; другим – [если бы он подразумевал под оплотом родину; а также] в стихе «Африка содрогнулась вдруг от страшного гула», [поставив «Африку» вместо «афров»].

Взятые в скобки пояснения, быть может, не принадлежат Цицерону, а добавлены позднейшими комментаторами.

Риторы называют это гипаллагой, ибо слова здесь как бы подменяются словами, грамматики – метонимией, ибо наименования переносятся. Аристотель, однако, и это причисляет к переносным значениям, вместе с другим отступлением от обычного употребления – так называемой катахресой: например, когда о слабой душе мы говорим «мелкая душа», употребляя близкие по смыслу слова, если таковы требования приятности или уместности.

В современной стилистике гипаллагой называют перенос определения из одной синтаксической связи в другую, например: «быстрые колеса поезда», вместо «колеса быстрого поезда», хотя колеса просто вращаются, а быстро двигается весь поезд вместе с колесами; или «хитрый хвост лисы» вместо «хвост хитрой лисы», хотя может иметься в виду, что лиса заметает следы. В грамматике можно считать гипаллагу видом метонимии, хотя логически здесь связь более сложная: колеса действительно быстро вращаются, а хвост не просто торчит, а хитро заметает следы. Катахресой (катахрезой) сейчас принято именовать только неправильное употребление метафоры, производящее комический эффект, например: «у меня руки не доходили вас спросить» или «через призму исторических корней».

Когда же следует подряд много метафор, то речь явно становится иносказательной: поэтому греки и называют такой прием «аллегория» – наименование это справедливое, но по существу вернее поступает [Аристотель], который все это называет метафорами. У Фалерского этот прием очень част и очень красив; но хотя метафоры у него многочисленны, метонимий у него не слишком много.

Аллегория – по-гречески «иносказание»; для Цицерона признак аллегории – развертывание собственного сюжета, раз качество самой речи меняется. В этом смысле он предвосхищает позднейшее европейское сближение аллегории с басней, мифом, поучительным изображением или сюжетом, которое возникло под влиянием одновременно риторики Цицерона и «аллегорического» прочтения Библии как рассказа не только об описанных исторических событиях, но и о событиях спасения человека и человечества.

В этом же роде речи – именно в умеренном и сдержанном – уместны любые украшения слов и даже многие украшения мыслей. При помощи таких речей развертываются пространные и ученые рассуждения и развиваются общие места, не требующие напряжения. К чему долго говорить? Такие ораторы выходят едва ли не из философских школ, и если рядом с ними не стоит для сравнения иной, сильнейший оратор, они сами служат себе похвалой.

Из философских школ – прямой выпад против Деметрия Фалерского и его последователей. Деметрий Фалерский вышел из философской школы перипатетиков, основанной Аристотелем.

Итак, это приятный, цветистый род речи, разнообразный и отделанный: все слова и все мысли сплетают в нем свои красоты. Весь он вытек на форум из кладезей софистов, но, встретив презрение простого и сопротивление важного рода ораторов, занял то промежуточное место, которое я описал.

Третий род речи – высокий, богатый, важный, пышный и, бесспорно, обладающий наибольшей мощью. Это его слог своей пышностью и богатством заставил восхищенные народы признать великую силу красноречия в государственных делах – того красноречия, которое несется стремительно и шумно, которым все восторгаются, которому дивятся, которому не смеют подражать. Такое красноречие способно волновать души и внушать желаемое настроение: оно то врывается, то вкрадывается в сердца, сеет новые убеждения, выкорчевывает старые.

Народы (gentes) – Цицерон говорит о тех, кто привык решать дела на основании обычаев, а теперь должны следовать законам и нормам государственной жизни. Чтобы увидеть преимущество цивилизации, им требовались, если можно так сказать, речевые спецэффекты.

Но между этим красноречием и предыдущими есть огромная разница. Кто старается овладеть простым и резким родом, чтобы говорить умело и искусно, не помышляя о высшем, тот, достигнув этого, будет великим оратором, хотя и не величайшим: ему почти не придется ступать на скользкий путь, и, раз встав на ноги, он никогда не упадет. Оратор среднего рода, который я называю умеренным и сдержанным, будучи достаточно изощрен в своем искусстве, не испугается сомнительных и неверных поворотов речи, и если даже он не добьется успеха, как нередко случается, опасность для него все же невелика – ему не придется падать с большой высоты.

А наш оратор, которого мы считаем самым лучшим, важный, острый, пылкий, даже если он только для этого рода рожден, только в нем упражнялся, только его изучал, – все же он будет заслуживать глубокого презрения, если не сумеет умерить свое богатство средствами двух других родов. Действительно, простой оратор, если он говорит опытно и тонко, будет казаться мудрым, умеренный – приятным, а этот, богатейший, если ничего больше у него нет, вряд ли даже покажется здоровым. Кто не может говорить спокойно, мягко, раздельно, определенно, четко, остроумно, когда именно такой разработки требует речь в целом или в какой-нибудь отдельной части, – тот, обратя свой пламень к неподготовленному слуху, покажется бесноватым среди здоровых и чуть ли не вакхантом, хмельным среди трезвых.

Вакхант – участник культа Диониса и тайных ночных сборищ, сопровождавшихся театральными представлениями, в том числе с использованием спецэффектов и экстатическими плясками. В Риме они были запрещены из-за подозрений в изуверстве и сговорах, хотя поэты себе позволяли воспевать Диониса-Вакха, пользуясь правом поэтической вольности и свободного распоряжения мифологическим материалом, поэтому слова Цицерона однозначно осуждающие.