Читать книгу "Качели счастья - Лиз Филдинг"

Что она имела в виду: слезы или то, что оказалась так неожиданно близко от него? Гай не смог бы ответить на этот вопрос.

– Я не посторонний, – отозвался он, наблюдая, как она вытирала тыльной стороной руки слезы и оглядывалась по сторонам в надежде обнаружить где-нибудь бумажные салфетки. – Стив был моим братом.

Ему не хотелось выпускать Франческу из своих объятий, и он готов был хоть целую вечность простоять вот так, рядом с ней.

Но Гай сразу же разомкнул руки, как только она сделала шаг назад, и не попытался удержать ее хотя бы еще на одну секунду.

Достав носовой платок из кармана, он протянул его ей. Взяв в руки платок, она усмехнулась.

– Вы и Стивен, должно быть, единственные мужчины во всем мире, которые до сих пор пользуются льняными носовыми платками, – сказала она, вытирая слезы. Ее движения были намеренно медленными, она тщательно протирала глаза, видимо, чтобы прийти в себя, прежде чем снова взглянуть на Гая.

– Эта привычка была привита нам еще с малолетства. Наша нянька была старомодной и предусмотрительной особой. Накрахмаленные передники, классический бутерброд с маслом на завтрак. Гай старался говорить с юмором, чтобы хоть немного отвлечь Франческу от печальных мыслей. – А в школу мы всегда должны были брать с собой, кроме учебников, носовой платок – раз, монету для телефона – два и английскую булавку – три.

– Теперь вместо платков бумажные салфетки, вместо монеты – мобильные телефоны. А булавка-то зачем?

Гай пожал плечами:

– Не знаю. Возможно, подразумевалось, что булавка пригодится в старших классах. Для спасения какой-нибудь девчонки, на случай, если у нее порвется бретелька. Правда, я сильно сомневаюсь, что девчонки приняли бы такую помощь.

Франческа звонко рассмеялась. Ощущение было такое, словно солнце, растопив преграду в виде ледяной глыбы, явило себя миру во всей красе.

– Ну, я не знаю, – выдохнула она, – может быть, в совсем критической ситуации…

Через несколько минут Франческа спросила:

– Это было до того, как вас отправили в школу-интернат?

– Да, там я пробыл с восьми до восемнадцати лет. А потом уехал учиться в университет. Мой отец был из тех, кто считал, что детей не надо баловать и что их нужно как можно раньше приучать к самостоятельной жизни.

– Звучит ужасно, – нахмурилась Франческа. – Я ни за что не отдам Тоби в подобную школу. Не могу себе представить – видеть ребенка только на каникулах. Нет, это ужасно.

– Но у Тоби есть одно важное преимущество, чтобы не оказаться в школе-интернате, у него есть мать.

– Да, – кивнула Франческа. – А сколько вам было лет, когда умерла ваша мать?

– Четыре года. Она упала с лошади и умерла еще до приезда врачей. Мать Стива была очень похожа на мою. Когда я подрос и отец уже мог говорить со мной на подобные темы, он сказал мне, что думал, раз мать Стива походила на мою внешне, то она должна была походить на нее и во всем остальном.

Но он ошибся, очень сильно ошибся…

– У вас, вероятно, много общего. У вас и Стивена. Ведь вы, наверное, много времени проводили вместе.

– Не совсем так. Возможно, я бы что-то мог изменить в судьбе Стивена, если бы находился дома в тот момент, когда его мать наконец уехала. Но я был в школе-интернате. Далеко от дома.

– Наконец? – переспросила Франческа.

– Она никогда не была способна стать хозяйкой дома и матерью. Ветреная особа. Она редко сидела дома, ей становилось скучно.

– Кажется, в жизни Стивена не было никого постоянного. Знаете, он называл ваши приезды домой на каникулы божественным посещением. Когда вы приезжали из школы Итона и какое-то время были дома. Божественным посещением… Вы были для него идеалом. Образцом для подражания.

– Скорее он считал меня просто более удачливым. – Гай подумал о том, что действительно был всегда удачливым до того момента, пока Стив не встретил Франческу. Вместо него. – Так почему вы не вышли за него замуж, Франческа?

Она не отвечала на его вопрос. Медленно разлила кофе в кружки.

– Сливки? – предложила она.

– Нет, спасибо.

Она достала из холодильника сливки и налила чуть-чуть в свою кружку.

Гай понимал, что она просто тянет время. Но не настаивал, не требовал, не повторял вопрос. Он знал, что она намерена открыть ему эту тайну, просто ей нужно время, чтобы собраться с силами. И она скажет ему, как только будет готова.

Франческа не села за стол, а вместе с кружкой кофе пересекла кухню и распахнула небольшую дверь. За ней открылся вид на веранду, пристроенную во время перепланировки дома.

Гай подумал, что ему нужно будет уладить все вопросы с владельцем дома, чтобы тот не взбунтовался, узнав, что дом перестроили без его ведома.

Гай взял свою кружку и прошел за Франческой.

На веранде, залитой солнцем, стояли горшки с цветами, небольшой плетеный столик и стулья. С одного конца веранды вниз вела лестница.

А во дворе дома стояли качели и песочница с разбросанными игрушками Тоби.

Проследив за взглядом Гая, Франческа пояснила:

– Качели и песочница – подарок Стивена на день рождения Тоби.

Гаю хотелось что-то сказать, ответить. Но он не знал, какие подобрать слова. Он тоже пережил потерю, и не одну. Боль этой молодой женщины чувствовалась и в ее словах, и во взгляде, и в жестах. Что он мог сказать? Поклясться, что, если горе снова придет к ней, он будет рядом и не оставит ее наедине с бедой? Не оставит Тоби, как оставил Стивена?

Именно об этом просил Стивен – быть опорой в жизни Франчески и Тоби. И он бы с радостью согласился на эту роль. Если бы только Франческа позволила.

Франческа отвернулась от него и смотрела куда-то вдаль. Гай подумал, что она, видимо, так и не откроет ему причину своего поведения. А если и скажет правду, то в любом случае, рассказывая, не посмотрит ему в глаза. Видимо, настолько ужасна причина. Но какой бы она ни была, он должен ее знать.

Гай уже собирался повторить свой вопрос, когда Франческа повернулась к нему, посмотрела на него с какой-то обреченностью в глазах и произнесла:

– Я не вышла замуж за Стивена, потому что в то время уже была замужем…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Гай ошеломленно молчал. Прошла минута, другая, третья, а на веранде все еще царила тишина. Франческа окончательно уверилась, что Гай больше не захочет с ней разговаривать. И она нисколько не осуждала его за такое решение.

Произнесенные ею слова были ей не менее отвратительны, чем ему.

Франческа захоронила это прошлое событие так глубоко в памяти, что уже едва помнила десять минут, проведенные у алтаря. Казалось, что это произошло с ней в какой-то другой, прошлой жизни.