Читать книгу "Холодная рука в моей руке - Роберт Эйкман"

– Все важное, что случается с нами, происходит помимо нашей воли.

Роза заметила, что забыла высушить волосы и теперь вода капает с них на ее сухую одежду. Полотенце, которым она вытиралась, было насквозь мокрым. Она взяла из шкафа еще одно, оставив на полке последнее, уселась на жесткий стул и принялась сушить волосы, ощущая себя энергичной и активной. Покончив с этим, она задумалась, как поступить с двумя влажными мятыми полотенцами и влажной одеждой. Было не так холодно, чтобы растапливать камин. Роза ощущала такой прилив энергии, что почти жалела, что не может предаться этому занятию. Вскоре она нашла себе дело: стала развешивать мокрые вещи на веревках, натянутых вдоль стен комнаты. К счастью, от прежних хозяев в доме осталось несколько крючков и штырей, торчащих в самых неожиданных местах; именно на них закрепили веревки, и в результате комната приобрела по меньшей мере жутковатый вид. Теперь здесь обитали новые тени, подчас огромные и причудливые; время от времени они приходили в движение, медленно покачиваясь, сжимаясь и вырастая вновь. «Такое ощущение, словно я в плену у летучих мышей-вампиров», – подумала Роза. На самом деле чувство, которое она испытывала, было куда более тревожным и далеко не таким своеобразным.

– Настал мой судный час, – произнесла Роза вслух. – Это совсем не похоже на то, что было прежде.

Когда она осознала, что поступает вопреки собственному твердому решению не произносить монологов в одиночестве, исправить что-нибудь было уже поздно. «Возможно, именно здесь я не могу не разговаривать сама с собой», – подумала она, но не стала озвучивать эту мысль. Роза закрыла глаза, чтобы не видеть огромных, наводящих ужас летучих мышей. Скрестила руки на груди, обхватив себя за плечи. Дышать она старалась как можно глубже и размереннее, пытаясь таким образом избавиться от сердцебиения и тошноты, последовавших за одышкой, которую вызвало у нее поспешное возращение домой. Вскоре она ощутила, что скрещенные руки тяжким грузом давят ей на легкие; странным образом радуясь, что более не нужно находиться в такой позе, она позволила себе расслабиться, уронив руки на колени.

В доме были часы, которые отмечали боем каждый час и каждые полчаса; в доме жил сверчок, который сейчас, в конце года, удивительно долго наигрывал свою мелодию; в доме светились две лампы, масло в которых выгорело до одного уровня.

– Все это напоминает поминки, – сказала Роза вслух, когда внезапно пробило десять. – Или, по крайней мере, Великий пост.

Руки и ноги у нее слегка затекли, но, к удивлению Розы, чувствовала она себя не так уж плохо. После разговора на тропе она ощущала заметный подъем духа, и это странное беспокойство было одним из его проявлений.

Тем не менее она перебралась на другой, более удобный стул и вновь позволила себе заговорить вслух.

– Почему нет? – вопросила она, сама не зная, к чему относится этот вопрос. Роза заметила, что дождь прекратился. Возможно, это произошло несколько часов назад.

В комнате, казалось, было очень тепло. «Возможно, то была иллюзия», – пронеслось в голове у Розы. Ей доводилось читать, как полярным исследователям, замерзающим на плавучей льдине, грезилось, что они сидят в зале «Савой-Гриль». Тед как-то работал официантом в ресторане подобного уровня, она это помнила; если ей не изменяла память, с обязанностями официанта он справлялся неплохо. Роза сбросила халат.

Часы пробили половину одиннадцатого, потом одиннадцать, а там и половину двенадцатого. Большую часть времени Роза пребывала в полудреме. Мысль об особых приготовлениях к тому, что ей предстояло, она отбросила. Сидела на стуле, опустошенная, примирившаяся со всем.

Через некоторое время огонь в обеих лампах начал мигать и тускнеть. Роза сама наполняла их и хорошо знала – масла там должно хватить на две ночи, а то и больше. Однако она сделала то, что делала всегда, когда лампы начинали мигать, – встала, чтобы проверить уровень топлива. Оба светильника немедленно погасли. Пламя в них исчезло одновременно, словно по предварительной договоренности.

В темноте Роза ощутила, как на лбу у нее выступили капли пота. Она сама не знала, был ли тому причиной страх, явилась ли испарина следствием того, что она промокла насквозь, или же в комнате стало слишком жарко. Да, несомненно, в комнате было непривычно жарко.

Роза осознала, что из-за штор, которые она плотно задернула на обоих окнах, прежде чем снять с себя мокрую одежду, пробивается сияние; оно казалось слишком отчетливым, чтобы счесть его лишь отсветом стоящей за окнами ночи, не такой кромешной, как царившая в комнате темнота. Кроме того, это сияние двигалось. Приближаясь к ней, оно становилось все ярче.

До сей поры Роза не замечала ничего, кроме тиканья часов; теперь не слышала даже его. Она не обратила внимания, когда часы остановились. Лишь осознала, что они молчат.

– О Боже, – произнесла Роза. – Прошу, защити меня.

Она ничего не выбирала – ни слов, ни тона, которым были произнесены эти слова. Откровенно говоря, она не представляла, откуда взялась эта просьба. Роза не встала на колени, но опустилась на пол бесформенной кучей, спрятав лицо между ног и зажав уши руками. В таком отчаянно неудобном положении она провела достаточно долгое время. Прежде ей уже доводилось принимать подобную позу, безнадежную и нечеловеческую – это было во время путешествия по Балтике, когда она жестоко страдала от морской болезни.

Откуда-то – не обязательно от входной двери – долетел тихий неуверенный стук. Роза не могла определить, откуда он доносится. Возможно, его производило некое маленькое существо, вместе с ней заключенное в этой комнате.

Незнание казалось страшнее знания. Роза выпрямилась. Она вглядывалась в темноту и прислушивалась.

Звуки по-прежнему почти отсутствовали, но свет усилился, так что неясные и причудливые очертания предметов, висевших на веревках, стали отчетливее. Еще одна удивительная особенность состояла в том, что эти искаженные формы уже не вмещались в пространство комнаты, но выходили за его пределы, словно Роза обрела способность видеть сквозь стены. К тому же она заметила, что слабый свет состоит из двух оттенков, бледно-голубого и бледно-розового; оттенки эти сочетались причудливее, чем цвета в узорах, покрывающих шторы.

Отбросив влажную одежду, касавшуюся ее лица и головы, Роза устремилась к входной двери. Ей показалось, что дверь стала прозрачной; тем не менее она открылась без всяких затруднений. Роза спасалась бегством, безумным, отчаянным бегством. Она не могла принимать происходящее с покорностью, не говоря уже о более радостных чувствах. В дверях она остановилась лишь усилием воли. Несколько мгновений Роза стояла, тяжело переводя дыхание и глядя перед собой.

Роза ожидала, что за пределами дома свет будет намного ярче. Судя по тому, что ей доводилось слышать, это должно было быть именно так.

Тем не менее свет оказался тусклым, примерно в два раза слабее, чем в комнате. Точнее всего к этому свету подходило определение «отдаленный», хотя его источник находился под самым носом у Розы; le vrai chemin de l’eglise, отнюдь не широкий. Свет исходил от многочисленных свечей, но, как это ни удивительно, по-прежнему состоял из бледно-розового и бледно-голубого оттенков, которые уже различила Роза.