Читать книгу "Зимняя Чаща - Ши Эрншоу"

Можно подумать, что Оливер Хантсмен не существовал никогда на белом свете.

Забираюсь по лесенке в койку – мою старую койку – и ложусь на тощий продавленный матрас. Смотрю на потолок. Он находится надо мной на расстоянии вытянутой руки и покрыт вырезанными именами, непонятными значками и непристойными рисунками. Их оставили мои предшественники – парни, которым не спалось, или было скучно, или просто хотелось, чтобы их помнили. Они вытаскивали свои карманные ножи и начинали резать дерево в доказательство, что они жили на этой земле.

В кармане куртки я нахожу холщовый мешочек с травами, который дала мне она. Мешочек пахнет так же, как мамин сад, где она выращивала чабрец, картошку и морковку – ее мы ели, вытаскивая за зеленые хвостики прямо из земли. Я прижимаю мешочек к груди, пытаясь прогнать угнездившийся там холод. Стараюсь не думать о маме – такие мысли для меня всегда как ножом по сердцу. Они заставляют чувствовать себя одиноким – ужасно, безнадежно одиноким.

Все называют Нору ведьмой. Лунной ведьмой, полной зловещих мыслей и странных слов. Ведьмой, которая живет в странном доме, наполненном странными вещами. А стоит этот дом среди леса.

Может, правду говорят. А может, просто пересказывают чужие сплетни. Или рассказывают о ней, чтобы никто не стал трепаться о них самих.

Возможно, она тоже чувствует себя одинокой. Непонятой. Ощущает внутри пустоту, которая никогда не будет заполнена.

В точности как я.

Потрескивает в печке огонь, а я закрываю глаза и укрываюсь с головой одеялом, чтобы немного согреться.

Пытаюсь уснуть. Мир вокруг начинает таять и размываться. На какое-то время я засыпаю, но сон приходит тягучий, мрачный – в нем я бегу среди деревьев, подняв глаза вверх, и ищу звездное ночное небо, но не нахожу. Я заблудился, и я падаю в снег, и мне холодно, холодно, холодно, пока она не трогает меня за руку, и я моментально просыпаюсь.

Открываю глаза. Я лежу все на той же койке и смотрю в потолок.

Но я больше не один.

Внизу слышны голоса и шарканье подошв.

Остальные вернулись.

Я продолжаю тихо лежать, слушая их шаги, слушая, как захлопнулась входная дверь. В хижине темно, солнце давно село, и никто не знает, что я здесь, лежу, притаившись на верхней койке. Они не знают, что я вернулся.

– Я же говорил, что ничего она не погаснет, – говорит кто-то. Я узнаю́ этот голос. И голоса остальных, вместе с кем я делил эту хижину до того, как потерял память. До того, как пропал. Это сказал Джаспер, у него высокий голос.

Слышу, как подбрасывают в печку новые поленья, как шаркают ногами, выдвигают и задвигают ящики комода. Нижняя койка подо мной трещит и шатается – это Лин шлепается на матрас и начинает колотить ногой по деревянной раме.

Джаспер, койка которого находится прямо напротив меня, говорит.

– Не понимаю, зачем мне нужно знать это дерьмо. Зачем он мне, этот компас? В сортир по нему ходить, что ли? А в лес я после того, как вернусь отсюда, ни за какие коврижки не пойду.

– А если вдруг тебя пригласят работать здесь вожатым? – ехидно спрашивает Лин, и они втроем хохочут.

– Черта с два я соглашусь, – отвечает Джаспер.

В разговоре повисает долгая пауза, слышно лишь, как все громче завывает снаружи ветер, заставляя щелкать и трещать огонь в печке. По крыше начинают барабанить капли дождя.

Я думал, что все уже уснули, но тут Джаспер говорит:

– Две недели сегодня.

– Заткнись, – обрывает его Ретт со своей нижней койки.

– Просто я думаю, где он, – поспешно добавляет Джаспер.

– Найдется, – резко отвечает Ретт. Словно гвоздь вбил. Возможно, мне нужно сказать им что-нибудь, показать, что я здесь, – но я продолжаю молчать, чувствуя, как все сжимается у меня внутри.

– Ты что, можешь осуждать его за то, что он не хочет возвращаться? – спрашивает Лин. В комнате становится тихо. – На его месте я бы тоже спрятался.

– Точно, – хмыкает Джаспер.

Кто-то бурчит себе под нос, кто-то кашляет, но ничего существенного никто не говорит. Вскоре все засыпают – посапывают, похрапывают, дергая ногой, задевают деревянные рамы кроватей, подтягивают к подбородку свои одеяла, чтобы согреться.

В щелях сложенных из бревен стен хижины тоненько свистит ветер. Ужасный это свист – нескончаемый, унылый, сводящий с ума.

Дождь превратился в снежную крупу, та, в свою очередь, сменилась снегом, который стал налипать на подоконники.

Я все еще лежу неподвижно, слушаю, как дышат мои соседи по хижине. Они не знают, что я здесь. Что я вернулся из леса. «На его месте я бы тоже спрятался», – сказал Лин.

Что же случилось той ночью, когда под натиском снежной бури дрожали стены хижин? Что случилось той ночью, которая вычеркнута теперь из моей памяти?

Я откидываю одеяло и тихо спускаюсь по лесенке на пол, крадучись иду по комнате. Никто не пошевельнулся. Я, конечно, могу разбудить их, сказать, что вернулся, спросить, что же такое, в конце концов, случилось той ночью, чего я никак не могу вспомнить.

Но подкативший к горлу комок не позволяет мне сделать это, а ноющая боль в груди говорит, что я не должен им верить.

Случилось нечто такое, чего не хочет хранить моя память.

Наверняка нечто темное и мрачное.

Я не могу оставаться здесь, с ними. Не могу оставаться в этом месте, переполненном одними только дурными воспоминаниями.

Натягиваю башмаки и приоткрываю дверь ровно настолько, чтобы проскользнуть наружу. Оглядываюсь напоследок и замечаю, что кто-то шевелится. Ретт, по-моему, это он приподнимает голову. Но я закрываю за собой дверь быстрее, чем он успевает что-либо понять.

Раньше, чем видит, как я сбегаю отсюда.

Нора

Ночь в горах опускается быстро.

Заснеженные вершины проглатывают заходящее солнце. Съедают его целиком. Я заношу только что наколотые поленья и кладу их возле печки. Их будет достаточно, чтобы согревать меня и Сюзи всю ночь до самого утра. Если они разгорятся, конечно.

– Ты в лесу нашла все эти вещицы? – спрашивает Сюзи, стоя возле темнеющего окна и проводя пальцем по предметам, сваленным у меня на подоконнике. Больше всего ей понравились, насколько я понимаю, серебряный подсвечник и маленькая, размером с ладонь статуэтка – танцующие мальчик и девочка. Усыпанное веснушками лицо девочки слегка запрокинуто, так, словно она смотрит в воображаемое небо. Эти свои находки я знаю как свои пять пальцев. Они заполняют дом, и от этого он не кажется таким пустым.

Почти весь день Сюзи бегала со своим мобильником, пытаясь поймать сеть, даже после того, как я сказала, что здесь сигнала нет. Устав, она ушла на кухню и принялась то и дело снимать трубку телефона, надеясь услышать гудок. Ничего, разумеется, не услышала, кроме гробовой тишины. Закончилось тем, что от она отошла от телефона, а мобильник выключила, чтобы не разряжать батарейку.