Читать книгу "Дети Ирены. Драматическая история женщины, спасшей 2500 детей из варшавского гетто - Тилар Маццео"

Затем, в первые недели весны, пришло известие об эпидемии тифа, вспыхнувшей в беднейших городских кварталах – в основном, что неудивительно, еврейских. По Варшаве ходили слухи, что нацисты планируют создать специальный еврейский квартал за городом вдоль реки, чтобы изолировать пострадавшее население73. В апреле пришел приказ о карантине «зараженных районов». А к лету, когда эпидемия начала понемногу стихать, было принято решение о еще более радикальных мерах, которые изменят все для польских евреев. В том числе для Адама – и Ирены.

В середине октября 1940 года Варшаву усеяли плакаты. Вокруг них, потуже затянув пальто, чтобы спастись от пронизывающего осеннего ветра, собирались встревоженные горожане. Через громкоговорители на площадях непререкаемым тоном раздавались одни и те же приказы. Новости вызвали шок, и сначала Ирена с Адамом даже не могли поверить в них. Жителям Варшавы – евреям и полякам – следовало начать готовиться к перемещению, гласил приказ. Все евреи должны переселиться в небольшой квартал, сильно пострадавший во время бомбежек. Именно он станет варшавским гетто. Под него отводилось семьдесят три улицы – четыре процента всей площади города в одном из самых бедных районов городского центра. «Арийцам» предписывалось немедленно покинуть выделенный район и искать себе другие жилища. Религиозная принадлежность при этом не учитывалась74. На все отводилось две недели.

Город охватила паника. Приказ касался более чем 250 000 человек, почти каждого четвертого жителя Варшавы, как еврея, так и поляка, и все приходилось делать в страшной спешке, и не было никакой организации или системы, которая регулировала бы переезд. Пусть перегрызут друг другу глотки за объедки – в целом такова была позиция нацистского руководства. Контролируемый немцами еврейский совет, юденрат [7], попытался организовать для семей расчетную палату. Разумеется, если бы еврейские и арийские семьи обменялись недвижимостью на основе простого расчета размера дома и семьи, огромных проблем удалось бы избежать. Это сработало бы при условии согласия самых богатых горожан по обе стороны проведенной границы. Но такого не случилось. Богатые семьи не были готовы ютиться в маленьких убогих квартирках или переезжать на улицы, которые считали «непригодными» – не тогда, когда их карманы были настолько глубоки, что они могли позволить себе договориться о приличном жилье на открытом рынке. Лучшие квартиры теперь исчезали в мгновение ока, потому что их расхватывали самые богатые, предлагая затем в аренду по фантастическим ценам. Когда среди людей менее обеспеченных началась паника, цены взлетели еще выше, и беспринципные владельцы по обе стороны разграничительной черты пользовались безвыходным отчаянием потенциальных арендаторов. Семьи часто целыми днями в сумасшедшей спешке искали хоть какое-то жилье, даже самое стесненное и ветхое, но в последний момент кто-то перебивал цену, и на следующее утро поиски приходилось начинать заново. Бедняки вынуждены были бороться за любой угол в переполненных домах. Ирена с коллегами наблюдали, как городская система социальной помощи рушится на их глазах.

Она увидела все сама, отважившись выходить на улицу в последние две недели октября: толпы несчастных тащили свои вещи в тележках и детских колясках, спеша найти свое место в соответствии с нацистским приказом. У ворот гетто выстроились длинные очереди ожидавших разрешения войти; порядок поддерживали солдаты, то и дело грубо покрикивавшие на толпу. Молодые матери с трудом несли над головой свертки постельного белья, и даже маленькие дети тащили забитые до отказа чемоданы. Грузовиков и легковых автомобилей было немного; евреям уже не разрешалось ими пользоваться. Перевозить вещи позволялось разве что на велосипедах, и обезумевшие семьи были вынуждены оставить самую громоздкую и ценную собственность. Суматоха усиливалась еще и тем, что немцы постоянно меняли план улиц, которые должны были войти в будущее гетто.

Тут и там на улицах у всех на виду разворачивались жестокие драмы, и Ирена наблюдала весь этот кошмар из первого ряда. Что, если ее дом окажется не на той стороне границы? Это зависело лишь от воли случая. Но, как оказалось, гетто начиналось почти сразу за ее домом в Воле, к востоку от него. О том, чтобы переезжать со слабеющей матерью, и думать было бы нельзя. Здоровье Янины и так было для Ирены источником постоянного беспокойства. Но если дом Ирены оказался не так далеко от еврейского квартала, то ее контора на улице Злота была к нему еще ближе, потому что Злота огибала новосозданное гетто. Выглядывая из маленьких окон кабинета, она и Ирка Шульц не могли не видеть разыгрывающейся перед ними трагедии.

Отношение Ирены к происходящему было и глубоко личным. Если ее с матерью предписание о переселении не затронуло, то Адама и Леокадию оно касалось в полной мере. Адам и его мать были в отчаянии и панике, как и остальные члены семьи Цельникер, дяди, тети и кузены. Ирена избежала их участи только потому, что Адам был ее любовником, а не мужем. Будь она замужем за евреем, она тоже отправилась бы в гетто.

В 1940 году Адам жил в доме под номером 18 по улице Балуцкого в престижном районе Мокотув на юге Варшавы, далеко от границы гетто. Но Адам был евреем, а Мокотув теперь считался «арийским» районом. Ему нужно было покинуть свой дом, как и десяткам тысяч других людей по всему городу, и сердце Ирены разрывалось от боли, когда она думала об этом. Если с потерей дома Адам еще как-то смирился, то утрата огромной, годами собираемой библиотеки приводила его в ярость, смешанную с отчаянием. Докторант, историк, человек, который жил в своих книгах и погружался в них все больше, был одержим своей библиотекой. Но при этом не было никакой возможности забрать все с собой. Как они перенесут все это – даже если немецкие солдаты на блокпосту не отберут у какого-то еврея его книги и не сожгут просто смеха ради, – когда им нельзя пользоваться ничем, кроме самого примитивного транспорта? Ирена хотела сказать ему, что они обязательно найдут выход, но Адам отбрасывал все уверения и с тоской глядел на массивные кипы книг. Он прекрасно знал, что не получится увезти с собой все. Как и избежать гетто.

Не только Адам столкнулся с болью от выселения. Все друзья-евреи Ирены из Свободного университета и социальных служб были вынуждены покинуть свои дома: Ева Рехтман; Ала Голуб-Гринберг с маленькой дочерью Рами; Ракель Розенталь и ее маленькая дочь; наставник Алы, доктор Хирцфельд; друг Ирены, адвокат Йозеф Зисман со своей женой Теодорой и маленьким сыном Петром. Кроме того, здесь была жена Адама с родственниками, включая ее свекровь Леокадию Цельникер. Роль Ирены в этом богемном любовном треугольнике внезапно стала еще запутаннее. У матери Адама по поводу образа жизни сына были довольно смутные представления. Они никогда особо не ладили, и переезд в гетто не способствовал улучшению их отношений. В то время как имя жены Адама оставалось семейной тайной, записи военного времени о владении собственностью показывают, что некоторые члены семей Микельберг и Цельникер жили в одном и том же доме75. Регины Микельберг, впрочем, среди них не было76. Она поселилась с родителями, братом и младшей сестрой в доме под номером 30 в северо-западной части гетто, на Францисканской улице. И, как и все в гетто, пыталась понять, как ей и ее семье не умереть от голода.