Читать книгу "Старые друзья - Жан-Клод Мурлева"

– Что случилось? Почему девочка плачет?

Шофер остановил автобус, вышел в салон и тоже спросил:

– Что с девочкой?

Один парень сказал ему:

– У нее собака умерла.

Водитель успокоился, вернулся за руль, и мы поехали дальше.

От родителей я узнал некоторые подробности кончины Бобе. На машине, которая сбила его и не останавливаясь покатила дальше, были номерные знаки департамента Алье – наши соседи успели это заметить. С тех пор прошло почти пятьдесят лет, но еще и сегодня, видя автомобиль с номерным знаком, начинающимся на «03», я смотрю на него с подозрением: вдруг именно его владелец убил моего пса. Еще я узнал, что в грузовичке, на котором отец вез раненого Бобе домой, тот попытался встать на ноги, и, хотя у него был полностью раздроблен таз, это ему удалось. Потом он потерял сознание. Для меня эта деталь имеет большое значение.

Мы с сестрой долго ломали голову, что написать на его могиле. Она сочинила длинную слезливую поэму, отвергнутую мной за излишнюю сентиментальность. Я предложил лаконичный вариант: «Бобе. 1951–1967», отвергнутый ею за излишнюю сухость. В результате бурного обсуждения мы пришли к компромиссу. Так на его кресте появилась надпись: «Нашему доброму и верному Бобе. 1951–1967».

Ночей десять после этого он приходил ко мне в спальню и, невидимый для остальных, вставал возле моей кровати, по привычке чуть склонив голову набок. Так продолжалось, пока моя боль немного не утихла. Когда она начала рассеиваться, он постепенно растворился в туманной дымке, как призрак отца Гамлета над сумрачным замком Эльсинор.

9

Мара. Революция. Небесный вид

Паром, синий корпус которого в окружении крикливых чаек уже показался близ причала, вез не только Жана, но и Мару. Мне все еще не верилось, что сейчас я ее увижу. В тот далекий год, когда я ее потерял, она исчезла из моей жизни, чтобы остаться в моем воображении на правах почти вымышленного персонажа. И вот сейчас я ее увижу – в буквальном смысле слова. От волнения я не мог стоять на месте и то и дело отрывал руки от перил балюстрады, отходил метров на пятьдесят, возвращался и снова отходил.

Здравый смысл диктует нам, что, прежде чем влюбиться в человека, следует внимательно его изучить: выяснить, к какому социальному слою он принадлежит, насколько умен, отзывчив и наделен чувством юмора. Если речь идет о женщине, необходимо также убедиться, что она лишена неисправимых недостатков, например, не живет в Австралии и не является строгой вегетарианкой. Только собрав самую полную информацию и тщательно взвесив все за и против, можно дать себе сигнал: вперед.

Я никогда не придерживался этих разумных правил.

Все случилось на уроке геометрии, сразу после осенних каникул. К нам в класс пришла новенькая, и по воле случая ее красивая спина и красивые плечи оказались у меня перед глазами. Она попросила у соседки ластик; ластика у той не было, и новенькая обернулась ко мне: «Слушай, извини, у тебя есть ластик?» Ее темные, чуть прищуренные глаза, смотревшие на меня под определенным углом и в определенном освещении, не оставили мне ни единого шанса. Через два дня, в том же классе и на том же уроке, я уже сам постучал ей по плечу, чтобы она ко мне обернулась, и на сей раз окончательно растаял.

Констатирую это как факт: взгляд ее глаз что-то менял в химии моего организма. Он производил на меня тройной эффект – обжигал, ласкал и затапливал собой. Таким он остался в моей памяти, и не исключено, что воспоминание о нем я унесу с собой в могилу.

Помимо всего прочего я отметил две крохотные вертикальные полоски у нее на губах – одну на верхней, другую на нижней. Возникало впечатление, что эти складочки образовались потому, что ее пухлые губы просто не могли вместить в себя изобильную полноту плоти. «Ластик нужен?» – спросил я ее. Она в ответ показала мне свой. На следующий день я снова тронул ее за плечо: «Ластик нужен?» Это была рискованная игра, ведь я не знал, как у нее обстоит с чувством юмора. Но она засмеялась – я видел, как у нее мелко затряслись плечи. Мой сосед по парте, парень по имени Фред, шепнул мне на ухо:

– Ты что, втюрился?

В выходные я время от времени думал о ней – всего примерно 82 раза, а в понедельник первым делом стать искать ее глазами на школьном дворе. Найдя, обнаружил, что она на меня смотрит, из чего я вывел, что и она думала обо мне в выходные. Она улыбнулась мне и направилась в мою сторону. Хорошо помню, что в те десять или двенадцать секунд, пока она приближалась ко мне – именно ко мне, а не к кому-нибудь из десятков мальчишек, запрудивших школьный двор, – я испытал невероятную гордость, но одновременно и изумление: почему она выбрала меня? Чуть позже, когда папаша Пифагор открывал перед нами дверь кабинета математики, она тихонько сказала: «Ластик у меня есть, но ты на всякий случай спроси, ладно?»

У нее был тихий и чистый голос, отчетливо произносивший каждое слово. Впоследствии я часто размышлял над этой фразой – по существу, первой, адресованной лично мне, – и поражался, с каким изяществом и находчивостью она была построена. В ней было все – и юмор, и остроумие, но главное – интерес к моей скромной персоне. Ее скрытый смысл означал: говори со мной; болтай любую ерунду, но обязательно говори, потому что мне нравится, когда ты со мной говоришь. Если учесть, что это послание исходило от самой красивой девочки, какую я когда-либо встречал, нетрудно понять мое состояние. Как бы то ни было, именно в тот момент она защелкнула на моем сердце наручники: раз-два, и готово! Месье, вы арестованы. Ни один захват в мире не проходил так стремительно и так успешно. Раньше со мной никто никогда так не обращался. Что происходило?

Пытаясь описать красоту, мы часто впадаем в косноязычие. Насколько легче набросать портрет урода: нос сливой, тройной подбородок… Но попробуй объяснить, почему тот или иной человек кажется тебе прекрасным и какие чувства ты испытываешь, глядя на него. В ней меня волновало буквально все: и взгляд ее темных глаз, производивший на меня тот самый тройной эффект (ожог, ласка, затопление); и ее черные волосы, в которые мне хотелось зарыться; и ее нежная кожа; и пухлые губы с теми самыми продольными ложбинками, словно намекающими на существование других ложбинок. Я практически моментально осознал, что не будет мне покоя, пока я не поцелую эти губы. Проблема заключалась в том, что, когда несколько месяцев спустя я осуществил свою мечту, мне стало ясно, что на покой надеяться нечего, потому что я жаждал целовать их вновь и вновь. Но об этой банальной драме я расскажу чуть ниже.

В тот же вечер, стоя в одних трусах перед зеркалом, висевшим над умывальником у нас в спальне, я задавался вопросом: может ли такой хмырь, как я, крутить любовь с такой девчонкой, как она? И сам себе отвечал: нет, не может. У меня была слишком бледная кожа, слишком тощий торс с выпирающими ребрами и слишком длинный нос. Сам себе я казался похожим на высунувшегося из норы суриката, с тревогой озирающего окрестности, – не видать ли вблизи прожорливых хищников? Второй занимавший меня вопрос, на который я до сих пор не нашел ответа, сводился к следующему: почему в нее не влюблены все поголовно?