Читать книгу "Петр Иванович - Альберт Бехтольд"

Посольство Швейцарии в Петербурге, однако, все же обчистили, хотя и только в феврале следующего года. Но в числе тех пятнадцати миллионов, которые большевики положили себе в карман в результате этой «чистки», оказались и десять тысяч рублей, принадлежавших Петру Ивановичу Ребману. В его случае, правда, речь не шла о потере сбережений, накопленных за многие годы тяжкого кропотливого труда.

Наконец наш герой словно от болезни исцелился. Все сомнения и раздумья, вечное беспокойство, делать то или это или не делать, как водой смыло. Теперь у него только одно желание и единственная воля: поскорее оказаться в Швейцарии и там все начать сначала. Но только трудиться, делать честно чистую работу, а не бездельничать, лениться или спекулировать. Когда его спросили в консульстве, не желает ли он помочь в организации второго эшелона для русских швейцарцев, он сразу согласился.

– Но вам от этого не будет никаких выгод и преимуществ, – ни скидки на проезд, ни отдельного купе, – вам также не позволят взять более дозволенного. Это – служение ради общего блага, и будет много работы!

– Это меня устраивает вдвойне, – сказал Ребман сотруднику консульства. – Довольно я заботился только о собственной шкуре, теперь могу хоть раз и для других потрудиться.

Ребман в одночасье совершенно переменился. Вялое и нездоровое настроение, владевшее им со времен его ухода из пасторского дома и «International», как будто ветром сдуло: «Я еду домой! Начинаю новую жизнь и радуюсь этому!»

Но отъезд все откладывается. Постоянно записываются новые люди, иногда из очень отдаленных частей России, где их просто нельзя оставить. Прошел июль. И август. И сентябрь. А они по-прежнему все еще здесь. У Ребмана уже и средства на исходе, он ведь не рассчитывал, что все так надолго затянется.

Теперь пришло время продать и серебряный сервиз. Он все еще надеялся, что каким-то образом удастся взять с собой хотя бы часть этого сокровища: спрятать в хлеб, который забросят в поезд в последний момент, уже на ходу… Сотни вариантов созревали в его мозгу. Теперь с этим покончено. Теперь осталась одна забота: кто у меня его купит?

Никто не покупает. Неделями он расспрашивает всех знакомых, а те, в свою очередь, – своих. Даже товарищам по бывшему императорскому яхт-клубу предлагал. Никто не берет.

– Даже на вес?

– Даже на вес. Серебро нынче потеряло всякую цену. А такое теперь вообще опасно держать. Сбрось его в канал, чтобы не было неприятностей!

Такое впечатление, что даже над сервизом нависло проклятье, как и над всем тем, что имело отношение к царской семье.

Теперь он уже больше не вынимает дорогих сердцу предметов и не расставляет их перед собой на полу, радуясь, как дитя на Рождество. Теперь он предпочел бы никогда не видеть этого злополучного сервиза.

От нужды он начал распродавать свои вещи: зимнее пальто, персидскую шапку, которую он так хотел взять с собой домой, чтобы похвастаться, показать всем, что он был в России; летнюю накидку, весь драгоценный наряд, который в свое время должен был превратить его во второго Макса Линдера и был почти как новый. К огромной своей досаде, ему пришлось смириться с мыслью, что все его «богатство и роскошь» ничего не стоят и никому не нужны. Зимнее пальто, шапку, летнюю накидку, белье – все это у него берут и даже дают хорошую цену, так что он может протянуть, по меньшей мере, неделю. Но жилет, лайковые перчатки, шелковые галстуки и носки никто брать не хочет. То и дело приходилось слышать: «Лучше продайте мне то, что на вас: это можно носить, а все это тряпье ни на что не годно».

Иногда он не выдерживал:

– А мне самому что, голым ходить!?

– Да нет же, вы можете надеть все то, что хотите всучить нам!

Дело дошло до того, что ему стало нечего есть, кроме кусков официального «хлеба» с песком и грязью внутри да нераспроданных зеленых огурцов, которые крестьяне выбрасывали прямо на улице. Порой он до того ослабевал, что не мог подняться за раз на восемь ступеней, что вели в его комнату. Раньше он галопом перелетал через все восемь, теперь ему нужно два, а то и три раза отдышаться или даже присесть.

Но грести он еще в состоянии, вот курьез! Когда он сидит в лодке и держит в руках весло, то чувствует себя так, словно вновь на свет народился. Поэтому он и ходит по воскресеньям на Воробьевку. Там, по крайней мере, все спокойно. После тех небольших «народных волнений», которые, очевидно, случились без подстрекательства со стороны властей, ибо там, «наверху», были другие заботы, ничего больше не происходило. По-прежнему можно загорать, играть в теннис или в крокет или отправляться в деревню в поисках пропитания. Но теперь приходилось идти намного дальше, чтобы раздобыть настоящего хлеба, картошки или молока (за бешеные деньги!) и наполнить изголодавшуюся утробу. Крестьяне, у которых еще что-то оставалось – а это были все те же «экспроприаторы», уже разделившие между собой господские усадьбы, – с каждым днем становились наглее и бесстыжее.

В городе повсюду видны марширующие подразделения новой армии, армии Троцкого: парни и девушки в самых разных мундирах или вовсе в гражданском платье, с оружием, которое они держат, словно грабли или косы. Никто не шагает строевым шагом и в ногу. Как стадо баранов, плетутся они один за другим, а публика, не стесняясь в выражениях, комментирует:

– Кошки драные!

– Да нет, их только что стошнило!

Могло даже случиться, что высокий дородный господин вытянется перед ними во фрунт, да и крикнет на всю улицу: «Большевистская сволочь!»

В стране еще очень далеко до спокойствия и порядка. Хотя крупные города захвачены, в деревнях бушует гражданская война, да еще какая жестокая. Те, кому пришлось проезжать через эти места, рассказывают невероятные вещи о том, что творится там, где хозяйничают белые, а после них приходят красные, – Содом и Гоморра!

Георгий Карлович Мэдер, побывавший по служебным делам в Киеве, рассказывал, как его под Курском схватили красные и сразу хотели поставить к стенке: он, по их мнению, был шпионом! Когда он показал им документ, где черным по белому значилось, что он не шпион, их предводитель сказал, что ему все равно, он не верит.

– Почему, позвольте спросить?

– Потому что вы – демагог!

– Нет, я пе-да-гог!

– Гог он и есть гог! Пойдешь с нами!

Достаточно одного неловкого движения или словечка, которое им не по вкусу, – и пиф-паф, вы уже в могиле. Для них человеческая жизнь стоит меньше, чем кусок мяса. И эти люди хотят править Россией и осчастливить все человечество!

Даже газеты – из их же собственного лагеря, других ведь вовсе не стало – предупреждают об опасности террора. Даже там можно прочесть, что ЧК, которая имеет филиалы в каждом административном центре, – это сборище всех шпионов и осведомителей царских времен, всех мошенников, убийц, проходимцев и лакеев нового правительства. Они доводят насилие и убийства до таких масштабов, каких здесь еще никто не знал. То, что творится в России именем социализма, – это стыд и позор!