Читать книгу "Мушкетер и фея - Владислав Крапивин"

Симка пристегнул ремешками к дюралевой рамке тележки плетеный коробок, запер дверь, мысленно «бибикнул» и выкатил легонькую «машину» за калитку.

Ночь была удивительно светлая, почти как белая ночь в Ленинграде. Оно и понятно — Турень, если смотреть по градусной сетке на карте, немногим южнее невского города. И дни в конце июня — самые длинные…

Неподалеку горела на столбе лампочка под эмалированной тарелкой. Совершенно ненужная!

«Когда в темноте прешься из школы после второй смены, она никогда не горит. А тут…» — забубнил Который Всегда Рядом .

— Да ладно тебе… — сказал Симка. Ему не хотелось портить эту ночь никакими ворчливыми мыслями. Он зашагал, толкая тележку перед собой по доскам тротуара. «Ать-два, ать-два…» Доски ободряюще запружинили. Симка стряхнул свои брезентовые полуботинки и бросил их в тележку — чтобы тепло нагретого за день тротуара не пропадало зря. И оно сразу ласково впиталось в мальчишкины ступни, а пролезшие в щели травинки дурашливо защекотали их.

Левой-правой… Прыг-скок… Симка и сам не заметил, как миновал Нагорный переулок, спустился к мосту и зашагал от него вдоль деревянной изгороди, за которой был крутой берег. Здесь, от моста и музея, начиналась улица Народной Власти — главная в городе. По ней надо было дошагать до Ишимской и повернуть налево. Ишимская в конце концов приведет к переулкам, спускам и лесенкам, которые сбегают к пристани.

Симка знал, что дорога неблизкая, но сейчас это его не пугало. Это… даже хорошо. Потому что ощущение прошлогодней прибалтийской ночи делалось все сильнее.

На низком берегу, в Заречной слободе, светились редкие желтые огоньки. Красные огоньки горели на недавно построенной телевышке, которая торчала за крышами в дальнем-дальнем конце улицы. А позади Симки, между черных башен таинственного монастыря, переливалась (будто смеялась дрожащим смехом) крупная желто-розовая звезда. Симка видел звезду лишь изредка, когда оглядывался, но чувствовал ее все время. А больше никаких звезд в серо-серебристом небе не появлялось.

Огней в окнах почти не было — зачем, когда и так светло! Поэтому старые дома (бывшие купеческие конторы) с их арками, чугунными балконами и лепными масками над окнами казались таинственными — попади внутрь, и обязательно случится что-нибудь такое .

Изредка били фарами по глазам встречные автомашины. Но промчатся — и снова тишина и мягкий свет. Прохожих было мало. Некоторые с удивлением поглядывали на пацаненка, который зачем-то пустился в путь в такую пору. Но понимали — дело у человека…

Река стала поворачивать влево, скрылась за домами. Чтобы держаться к ней поближе, Симка тоже свернул — с улицы Народной Власти в первый попавшийся переулок.

Здесь реку тоже было не видать за косыми заборами и тополями, но чувствовалась ее близость. Покрикивали негромкими сиренами катера. Басовито и коротко подал голос пассажирский пароход.

Симка снова ощутил уют деревянных переулков с их палисадниками, рябинами вдоль тротуаров и одуванчиками в канавах. Небо над невысокими крышами и мезонинами казалось еще светлее. В нем Симка обрадованно различил слюдяной блеск. Пусть не тот, что в Ленинграде, но все же заметный. Ночь тепло обнимала Симку, и воздух казался пушистым — возможно, от повисших в нем редких тополиных семян. Тополя этим летом цвели слабо, но иногда пушинки все же касались щек.

Чтобы ощущать ласковость ночи еще сильнее, Симка сбросил надетую на голое тело ковбойку. Отправил ее в коробок тележки, к башмакам. И почувствовал себя будто в накинутом на плечи мамином платке — почти невесомом, но мягко греющем кожу.

Он переходил из переулка в переулок — то по ленточкам разбитого асфальта, то по деревянным мосткам, то по бугристым каменным плиткам, а порой и просто по тропинкам в щекочущей прохладной лебеде. В некоторых переулках он был впервые, но ничуть не тревожился, потому что общее направление знал, а незнакомые дома и ворота казались такими же привычными и безопасными, как в Нагорном. И Симка чувствовал, что, если устанет, может запросто прилечь на лавочке у любой калитки или в траве у палисадника. И ночь окутает его уютной дремой, и никто не удивится ему, никто не потревожит…

Порой дрема легко накрывала Симку и на ходу. Иногда казалось даже, что он здесь лишь наполовину, а другая его половина устроилась дома в кровати и видит сон. Но это было не от желания спать, а так, от сказочности.

Все вокруг было добрым к Симке. Прошел сторонкой большой кудлатый пес, Симка окликнул его: «Собака, собака…» — и пес охотно приблизился. Симка потрепал его лохматый загривок, а пес тепло подышал ему на колени и помотал хвостом. И они разошлись, довольные друг другом. На заборе светилась белым мехом присевшая там кошка. «Кис-кис…». Кошке полагалось сигануть во двор от незнакомого мальчишки, но она вопросительно сказала «мр-р» и прыгнула на прибитую к забору лавочку. Глянула добрыми зелеными глазами. Симка взял кошку на руки. Она даже ничуточки не царапнула его, только потерлась усатой мордой о голое плечо.

Симка погладил кошку и опустил на скамейку.

«Может, подсадить на забор?»

«Мр-нет. Здесь посижу…»

Симка погладил ее еще раз и пошел дальше.

Тишина была непрочная, прозрачная, как теплое стекло. Сквозь нее слышались иногда отзвуки гитары. Перекликались в отдалении беззаботные голоса. В одном переулке Симка услышал, как на чьем-то дворе играет радиола. Эта была знакомая песенка. Нет, не про испанскую девчонку, а та, что на другой стороне пластинки: «О, голубка моя…» Кстати, эту «Голубку» любят бородатые кубинские революционеры, которые недавно сбросили со своего острова власть американских капиталистов…

Когда из далекой Гаваны уплыл я вдаль, Лишь ты угадать сумела мою печаль…

Слова и мотив ожили в Симкиной памяти, но печали не было. Хорошо было Симке, и он не замечал ни того, какой длинный путь, ни времени.

Наконец он вышел к Ишимской.

Если бы Симка все время топал по главной улице, на Ишимскую он попал бы в самом ее начале, у похожей на рыцарский замок водонапорной башни. Но дорога переулками оказалась короче. Симка увидел, что он на маленькой площади, посреди которой темнел двухметровый разлапистый якорь на кирпичном постаменте. Это был памятник погибшим во время революции и Гражданской войны матросам и капитанам речного флота. От якоря до пристани оставалось совсем немного.

Скоро начались запутанные переходы, шаткие ступеньки на спусках, извилистые тропинки между заборов и кирпичных складов. Они вывели Симку к поросшей татарником и осотом насыпи с рельсами. Дергая за собой тележку, Симка забрался на высокую насыпь через сорняки (даже они оказались добродушными, некусачими) и по шпалам двинулся к пристани. Увенчанная шпилем башенка плавучего речного вокзала четко темнела на светлой воде. У причала было пусто, лишь далеко, на излучине блестели цветные огоньки парохода.

Симка тянул тележку за собой, она легко прыгала по шпалам. За Симкиной спиной запыхтел в отдалении маневровый паровоз, стал приближаться. Но Симка уже дошагал до лесенки, что вела от перехода через насыпь к дебаркадеру. Здесь же, у глухой стены пакгауза, располагался и маленький рынок.