Читать книгу "Катынь. Ложь, ставшая историей - Иван Чигирин"

«На днях мне позвонила из Варшавы знакомая журналистка.

— Не могли бы вы, Виктор, найти мне человека, участника вторжения в Польшу, — спросила она. — Хочу взять у него интервью.

— Какого „вторжения“? — не понял я. — Вы имеете в виду „участие в освобождении Польши от фашистов в 1944–1945 годах“?

Коллега на том конце провода замялась.

— У нас принято называть это событие „вторжением“»[165].

Комментировать надо?

…«Польское правительство в изгнании» после войны так и осталось в Англии. Резиденция «президента» располагалась в лондонском квартале Челси. Естественно, официально Британия это правительство не признавала, но и деятельности его не препятствовала. Так что неудивительно, что в следующий раз после комиссии Мэддена катынская тема всплыла именно там.

В 1971 году вдруг началась кампания в британских СМИ. Газеты одна за другой стали публиковать какие-то «воспоминания очевидцев», Би-би-си подготовил к показу фильм о «Катынском деле», готовилась к печати книга «Катынь — беспрецедентное преступление». Затем некий комитет начал собирать средства на установку памятника. Газеты утверждали, что уже и место определено — обелиск появится в Лондоне, в районе Кенсингтон — Челси. Советское правительство, как положено, протестовало, но тщетно — это ведь была общественная инициатива, и пока она не нарушает английских законов, прикрыть её нельзя.

Затем, в апреле 1980 года, базировавшийся в Париже русский диссидентский журнал «Континент» внезапно разразился редакционной статьей «Оглянись в раскаянье».

«В эти памятные и скорбные для Польши дни мы, советские правозащитники, хотим ещё раз заверить своих польских друзей, а в их лице и весь польский народ, что никто из нас никогда не забывал и не забудет о той ответственности, которую несёт наша страна за преступление, совершённое её официальными представителями в Катыни.

Мы уверены, что уже недалёк тот день, когда наш народ воздаст должное всем участникам этой трагедии, как палачам, так и жертвам: одним — в меру их злодеяния, другим — в меру их мученичества»[166].

Что там услышал «польский народ» — непонятно, однако французские газеты честно отозвались на сенсацию. Мировая общественность, роль которой в «прекрасном новом мире» замещают СМИ, к тому времени давно забыла начало этой истории, и постепенно складывалось обратное мнение: советское правительство приказало расстрелять поляков и попыталось свалить своё преступление на немцев. А уж в Польше это совершенно точно знали с самого начала, и никакие улики им были не аргумент. Ещё чего: поправлять высшее знание какими-то низменными железками да свидетельствами «москалей».

…В СССР шли свои процессы. В 1953 году к власти пришёл Хрущёв — очень странный генсек, одновременно запустивший множество экономических, политических, идеологических механизмов, что привели через 35 лет к крушению социализма и развалу СССР. А вот интересно: додумался ли он до того, чтобы разыграть в процессе «десталинизации» катынскую карту? А почему нет? Учитывая, каким грубым враньём являлась, например, знаменитая речь на XX съезде, он вполне мог применить в борьбе со своим великим предшественником и эту историю. Тем более что репрессии особого впечатления на мировую общественность не произвели — режут русские друг друга, ну и пёс с ними! А тут тема, имеющая международное звучание…

Есть одно… не то чтобы свидетельство, а тень, даже тень тени — но есть. Ставший в октябре 1956 года первым секретарём ЦК ПОРП Владислав Гомулка, как и другие лидеры стран Варшавского Договора, довольно часто бывал в СССР. И вот во время одного из таких визитов, предположительно в 1958–1959 году, и зашёл разговор о Катыни. История обнародования этого эпизода политической биографии «кукурузного генсека» сложна и запутанна. Авторы книги «Катынский синдром», которые её привели, ссылаются на бывшего сотрудника ЦК КПСС П. К. Костикова, тот, в свою очередь, узнал от другого сотрудника ЦК, Я. Ф. Дзержинского, о разговоре Хрущёва и Гомулки, свидетелем которого тот стал по долгу службы.

«Разговор произошёл во время официального визита Гомулки в Москву, накануне выступления на митинге дружбы на одном из предприятий. Хрущёв был основательно под хмельком, рассуждал в привычном ключе о Сталине и его преступлениях и неожиданно предложил сказать на митинге о Катыни как злодеянии Сталина, с тем чтобы Гомулка поддержал это выступление заявлением, что польский народ осуждает это деяние. Оба руководителя отдают почести убитым и (в духе принятых идеологем) завершают митинг констатацией, что общие несчастья, порождение политики Сталина, сплачивают народы, укрепляют дружбу и братство».

Польский лидер пришёл в ужас.

«Гомулка слушал его в огромном напряжении. Через минуту он отозвался сдавленным голосом:

— Вы не отдаёте себе отчёта, какое эхо это может вызвать в нашем народе, какие реакции и настроения, как это может повлиять на польско-советские отношения. Это для нас очень трагичное дело, серьёзное, оно не годится для того, чтобы о нём говорить на митингах. Это могло бы вызвать цепную реакцию. А документы у вас есть? А где лежат офицеры? Все в Катыни? Или ещё где-то? Вы готовы ответить на все вопросы семей? Нет? Этого дела, Никита Сергеевич, так решить не удастся. Если вопрос созрел для выяснения, надо это сделать, но серьёзно, и знать, как повести себя по отношению к последствиям, которые вызовет публичное обнародование дела. Нет, на митинге не будем это начинать.

Хрущёв ещё пробовал уговаривать Гомулку завершить Катынское дело на завтрашнем митинге, но Веслав не уступил»[167].

Итак, единственный источник, тень облака, мелькнувшая над полем… однако тень достаточно правдоподобная. Хрущёв обычно действовал именно так: прокукарекаю, а там хоть потоп. Ведь и речь, которую он произнёс на XX съезде, по воспоминаниям причастных к делу людей, была не той, которая готовилась. Выйти, сказать, сделать что-либо непоправимое, что никогда бы не прошло, если бы готовилось обычным порядком. Действовать так, как предлагал Гомулка — «серьёзно», — его не устраивало ни в коей мере. Во-первых, Политбюро торпедирует это великое начинание, а во-вторых — польский лидер потребовал обеспечивающие документы, а где их взять?

По сведениям того же Костикова, когда Гомулка позднее попытался вернуться к катынской теме, Хрущёв его оборвал:

«Вы хотели документов. Нет документов. Нужно было народу сказать попросту. Я предлагал… Не будем возвращаться к этому делу»[168].