Читать книгу "Илиада - Гомер"

Сел в красивое кресло, с которого встал перед этим,

Против Приама с другой стороны у стены и промолвил:

«Сын твой умерший, старик, тебе возвращен, как велел ты.

Тело в носилках лежит. Его на заре ты увидишь,

Как повезешь к себе в город. Теперь же об ужине вспомним.

Пищи забыть не могла и Ниоба сама, у которой

Разом двенадцать детей нашли себе смерть в ее доме, —

Шесть дочерей и шесть сыновей, цветущих годами.

Стрелами юношей всех перебил Аполлон сребролукий,

Злобу питая к Ниобе, а девушек всех — Артемида.

Мать их с румяноланитной Лето пожелала равняться:

Та, говорила, лишь двух родила, сама ж она многих!

Эти, однако, хоть двое их было, но всех погубили.

Трупы кровавые девять валялися дней. Хоронить их

Некому было: народ превращен был Кронионом в камни.

Их на десятый лишь день схоронили небесные боги.

Вспомнила все ж и Ниоба о пище, как плакать устала.

Нынче где-то средь скал, в пустынных горах, на Сипиле,

Где, как слыхал я, приют находят ночами богини,

Нимфы, которые вдоль, берегов ахелоевых пляшут, —

Там, хоть уж камень сама, богоданной скорбит она скорбью.

Значит, божественный старец, давай-ка с тобою о пище

Также подумаем. Сына ты можешь оплакать и позже,

В Трою привезши его. Для тебя многослезен он будет!»

Так он сказал и вскочил, и овцу белорунную быстро

Сам заколол; ободрали ж товарищи, как подобает,

Мясо, искусно нарезав куски, вертелами проткнули,

Сжарили их на огне осторожно и с вертелов сняли.

Автомедонт же расставил корзины красивые с хлебом

По столу; сам Ахиллес разделил меж сидевшими мясо.

Руки они протянули к поставленным яствам готовым.

После того как питьем и едой утолили желанье,

Долго Приам Дарданид удивлялся царю Ахиллесу,

Как он велик и прекрасен; богам он казался подобным.

Царь Ахиллес удивлялся равно Дарданиду Приаму,

Глядя на образ его благородный и слушая речи.

Оба они наслаждались, один на другого взирая.

Первым старик боговидный Приам обратился к Пелиду:

«Зевсов питомец, пусти меня спать поскорее. Позволь нам

Сладостным сном насладиться, улегшись в постели. Давно уж

Ни на мгновение сном у меня не смыкалися веки, —

С самого дня, как свой дух погубил под твоими руками

Сын мой. Все время стенал и несчетные скорби терпел я,

С горя в ограде двора по навозу и пыли валяясь.

Только сейчас я и пищу вкусил, и с вином искрометным

Чашу в гортань себе влил. До сегодня ж не ел ничего я».

Тотчас товарищам царь Ахиллес приказал и рабыням

Две кровати поставить в сенях, из подушек красивых

Пурпурных ложе устроить, покрыть его сверху коврами,

Два одеяла пушистых постлать, чтобы спящим покрыться.

С факелом ярким в руках поспешили рабыни из дома,

Две постелили проворно постели в указанном месте.

И обратился к Приаму, шутя, Ахиллес быстроногий:

«Ляжешь снаружи ты, милый старик, чтобы кто из ахейцев

В ставку сюда не пришел совещаться, — ко мне постоянно

Для совещаний идут посидеть, — таков уж обычай!

Если из них кто тебя средь ночной темноты здесь увидит,

Все он тотчас сообщит Агамемнону, сыну Атрея:

Может выйти тогда задержка с выдачей тела.

Вот что, однако, скажи, и скажи мне вполне откровенно:

Сколько ты дней хоронить многосветлого Гектора хочешь?

Столько я дней от боев удержусь, удержу и ахейцев».

Старец Приам боговидный на это ответил Пелиду:

«Если ты хочешь, чтоб мог я свершить погребение сына,

Радость великую мне бы доставил ты, сделавши вот как:

В городе заперты мы, как ты знаешь; возить издалека

С гор нам придется дрова, а троянцы напуганы сильно.

Девять бы дней нам желалось оплакивать Гектора в доме,

Похоронить на десятый и пир поминальный устроить;

После поминок на утро насыплем над мертвым могилу,

В день же двенадцатый станем сражаться, уж если так нужно».

Снова ему отвечая, сказал Ахиллес быстроногий:

«Сделано будет и это, о старец Приам, как желаешь.

Бой прекращаю на столько я времени, сколько ты просишь».

Так сказал Ахиллес и Приамову правую руку

Около кисти пожал, чтоб старик ничего не боялся.

Там они спать улеглись, в притворе пелидова дома, —

Царь и глашатай, в уме своем планы разумные строя.

Сам Ахиллес почивал в глубине своей ставки прекрасной,

С ним Брисеида легла прекрасноланитная рядом.

Прочие боги Олимпа и коннодоспешные мужи

Спали всю ночь напролет, побежденные сном благодатным.

Лишь одолеть он не мог одного благодавца Гермеса.

Думал он в духе своем, как лучше владыку Приама

Через ворота провесть незаметно для стражи могучей.

Стал над его головою и с речью к нему обратился:

«Все еще спишь ты, старик, пощаженный Пелеевым сыном,

Между враждебных людей, не заботясь о бедах возможных.

Много ты отдал сегодня, чтоб выкупить мертвого сына.

Но за тебя, за живого, тройную отдали бы цену

Дети, которые сзади остались, когда б Агамемнон

И остальные ахейцы узнали, что здесь ты, в их стане».

Так говорил он. Старик испугался и вестника поднял.

Тотчас Гермес лошадей им и мулов запряг и поспешно

Сам их прогнал через стан аргивян, и никто не увидел.

Но лишь достигнули брода прекрасноструящейся речки,

Ксанфа пучинного, богом рожденного, Зевсом бессмертным,

Путников бросив, Гермес на великий Олимп удалился.

В платье шафранном Заря простерлась над всею землею.

К городу гнали они лошадей со стенаньем и плачем.

Мулы везли мертвеца. И никто их другой не увидел

Ни из мужчин, ни из жен, поясами прекрасными славных,

Прежде Кассандры, красой с золотой Афродитою сходной.

Рано Кассандра взошла на Пергам и отца увидала

На колеснице и с ним громогласного вестника Трои.

И увидала в повозке, запряженной мулами, также

Гектора славного труп. Завопила на весь она город:

«Эй! Троянцы! Троянки! Бегите, чтоб Гектора видеть!

Вы ведь с восторгом живого встречали его после битвы;

Радостью он постоянной и городу был, и народу!»

Так говорила. И вдруг ни жены не осталось, ни мужа