Читать книгу "Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин"

Разговор мужчин вдруг отходит на второй план, а на первый выступает служанка. Она медленно идет к дому по узкой тропинке сада, держа в руках корзину, доверху наполненную гроздьями винограда, и смотрит на приближающийся закат.

ФИЛИППА: Ну вот, и подошел к концу денек. Еще немного и завечереет. И хоть на небе облака белеют, да солнце, знай себе, ползет на сон в чертог. Вот так и я, уставшая душа, на славу потрудившись, чуть дыша, ступаю за порог и на перину. Чтоб завтра снова, запрягшись в рутину, не позабыть о тяжести гроша.

ЭПИЛОГ

— Эй, Птиц! Ты что, совсем страх потерял? Верни на место, не то врежу! Сказал же: голубая рубашка моя, а твоя — розовая!

— А ты зачем тогда галстук красный взял?

— А мне он больше нравится! И не красный, а бордовый! Протри глаза, двойник!

— Сейчас протру — тебе! Дам в глаз, будет бордовый, не ошибешься!.. Блин! Придурок! Ты что, садился на мою кровать?!.. Ты мне брюки помял, ты видел? Мне что, их теперь самому гладить?

— А нечего стираные шмотки с балкона ко мне на постель сваливать! Не переломишься! И вообще… разнылся тут, как девчонка!

— Ну, гад, доигрался…

Слышится шум возни, ударов, хлопнувшей о стену двери, упавшего стула и еще чего-то, судя по стуку, более мелкого, попавшего под руки братьям. И вслед за этим ожидаемо-знакомое:

— Ма-а-а-ам!..

— …И все-таки я не понимаю, к чему такая спешка? Какое «узаконить отношения»? Месяц — очень малый срок для того, чтобы как следует узнать человека. Что значит «влюбился по уши как мальчишка» и «всю жизнь только меня ждал», я что, и правда так наивно выгляжу, что способна во все это поверить?.. И потом, самые обыкновенные у меня глаза, придумал тоже сказки рассказывать. Разве такое бывает? Разве любовь возможна с бухты-барахты, вот скажи мне, дочка?..

Мы стоим с мамой в зале нашей квартиры в Гордеевске и смотрим в большое зеркало старенького трюмо, принесенного сюда из коридора. На мне туфли, потрясающей красоты белое свадебное платье и фата (купленные лично упрямцем Люковым в обход всяких правил), мы обе ужасно волнуемся, и руки мамы, завершающие последние штрихи в прическе, немного дрожат. Я смотрю на нее, на самую умную, добрую и для меня — самую красивую женщину на свете, и легко подтверждаю тезис будущего свекра:

— Бывает, мам. Ты у меня очень хорошая.

— Ну, не знаю, — вздыхает она, в смущении приподняв плечо. — Нет, он мне, конечно, нравится, — продолжает заливаться румянцем, — но, Жень, какая свадьба в моем возрасте? Он же сумасшедший, он застольем не ограничится. А все эти его партнеры с супругами… Господи, как будто мне вас мало! Нет, дочка, я все же откажу ему. Как-то это слишком нахраписто. Я к такому не привыкла.

— Ты уже отказывала.

— Не понимает.

— Мам?

— А? — вскидывает она на меня глаза.

— Прекрати истерику.

— Думаешь, у меня нервный срыв? — говорит мама почти шепотом и тут же добавляет, закрепляя на моих волосах фату последней шпилькой: — Ну вот, доченька, кажется, все!

— Думаю, ты слишком долгое время была одна, по-настоящему одна, и заслуживаешь право быть счастливой. И потом, мам, ну, какой такой возраст? Ты что себе придумала? Тебе сорок лет, у вас еще могут быть дети.

— Женька, с ума сошла? Сплюнь! — хмурится мама. — Скажешь тоже! Мне, вон, братьев твоих — охламонов бестолковых — на ноги поднимать надо, в люди выводить, и так никаких нервов на них не хватает, а ты говоришь…

— А мы все слышим! — доносится из спальни обиженный голос брата, и почти сразу же за ним в дверном проеме показывается всклокоченная темная голова Даньки, со свежей царапиной под глазом.

— Мать, соглашайся! — скалится он. — Это же все равно, что выйти замуж за космонавта! Нет, даже круче! Ты видала, сколько у Босса охраны? А тачек? У него даже «Хаммер» есть, на крокодила похож, мы видели!

— Данил, не начинай, при чем здесь это?

— А что я-то? Сама не видишь, что ли? Он на тебя запал, сразу видно. Как гоблин на Бемби! Да и Ба говорит, что мужик нормальный, просто понтовый немного, — ну так кто сегодня без недостатков? Подумаешь! А еще нам с двойником Колян уроки верховой езды обещал дать!

— Какой еще Колян? — распахивает глаза мама, а я смеюсь.

— По всей видимости, мистер Конли, мам, тренер Валдая.

— Что? Ах вы, паразиты, и когда только успели! Ох, Данька, чувствую, схлопочете вы с Ванькой у меня по шее!

— Сначала дотянись, ма! А потом грозись! Вау, сеструха! — поднимает брат вверх большой палец, прежде чем через секунду скрыться у себя в спальне. — Ты классная! Так и вижу, как твой женишок пускает слюни! О, точно! Ма, а можно я Илюхе на свадьбу слюнявчик подарю и подпишу «жених»? А то опозорит нашу Женьку.

Руки мамы тут же упираются в бока.

— А ну брысь, остряк! Поговори у меня! С табуреткой приду и достану! Ох, Женечка, — оборачивается она ко мне, вскидывая руки к груди. Смотрит с таким искренним восхищением, с каким могут смотреть на дорогого сердцу человека лишь близкие люди. — Какая же ты у меня красивая, дочка! Как фея! Господи, и когда только вырасти успела? Как жаль, что Саша тебя сейчас не видит, он тебя так любил.

Я замечаю блеснувшие в ее глазах слезы, смеюсь, чтобы не расплакаться самой, и обнимаю маму за шею.

— Мама! Мамочка! — зарываюсь носом в шелковые волосы, красиво уложенные волной, крепко-крепко прижимая к себе. — Я так тебя люблю! Так люблю! Очень-очень!

— Думаешь, видит? — всхлипывает она.

— Конечно!

— Ну! Что тут у вас? Готовы? Невский отзвонился, что уже едут! — вихрем врывается в комнату нарядная Танька, сбрасывая с рук к стене корзину с атласными лентами и сердечками. — Мы с девчонками подъезд украсили, шары надули, все этажи лентами перетянули… Короче, — вскидывает она руку в кулаке вверх, — «Но пасаран!», они не пройдут! Мы тебя, Воробышек, даже Люкову за дешевый «фиг» не отдадим!

Когда мама выходит из комнаты, чтобы успокоить расшумевшихся братьев, я ловлю помрачневшую Крюкову за руку:

— Как ты, Тань? Извини, что я так поздно узнала. До сих пор поверить не могу, что Вовка тебя бросил. Ведь все хорошо было! Может, ты что-то не так поняла?

Она на мгновение пускает во взгляд печаль, но вот уже с усилием возвращает улыбку на лицо.

— А чего не понять, Жень? Первый раз, что ли, Крюкову бросают? Посмотри на меня, — указывает пальцем на хорошенькую черноглазую девушку, с обрезанными до плеч густыми темно-каштановыми волосами, в коротком ярко-оранжевом платье и зеленых босоножках. — Я странная, резкая, угловатая, не очень умная, а еще одеваюсь, как пугало. Оказывается, его маме стыдно за меня перед родственниками. Нет, Вовка любит меня и готов вернуться, если я изменюсь — повзрослею! Если я буду не я. Но что это за чувства? И что за условия? Разве можно любить человека за то, что он кто-то другой? Не такой, каким его создала природа? А-ай, — вздыхает она, — к черту! К черту Серебрянского с его чопорными критериями! Что, на свете парней мало? Всегда найдется охочий потискать даже такое пугало, как я.