Читать книгу "Неизвестная война - Отто Скорцени"

— Прошу внимания, он заряжен, а последний патрон опасен.

Затем меня обыскали и раздели; отняли у меня часы, которые вскоре вернули, пока они не исчезли насовсем. В конце концов меня с Радлом, Петером и охраной загрузили в четыре джипа, сопровождаемые двумя бронеавтомобилями. В Зальцбург нас привезли ночью и отставили в саду какой-то виллы. Я только закурил, когда внезапно сзади на нас напал патруль военной полиции. Нам заломили руки назад и надели наручники. Меня завели в помещение, где за двумя или тремя столами находилось двенадцать человек, среди них несколько фотографов и репортеров. Какой-то офицер хотел меня допросить, я заявил, что не дам показаний до тех пор, пока с меня не снимут наручники. Когда это сделали, я подошел к окну (солдаты, вооруженные автоматами, по-прежнему стояли снаружи) и крикнул:

— Радл, Петер, вы все еще в наручниках?

— Да, — ответил Радл. — Что за свинство?

Я обратился к капитану:

— До тех пор, пока мои товарищи будут находиться в наручниках, вы от меня ничего не узнаете.

Я остался у окна. Через некоторое время раздался голос Радла:

— Сейчас все в порядке. Спасибо!

Я сел напротив майора и высказал готовность отвечать на вопросы. Первый из них звучал:

— Намеревались ли вы убить генерала Эйзенхауэра?

Я ответил отрицательно. Вопросы следовали один за другим, все одни и те же. Позже, во время моего трехлетнего плена, мне задавали их офицеры различных разведок — американской, британской и даже французской:

— Если вы не намеревались убить Эйзенхауэра, то, может быть, вы хотели похитить его? Разве это не очевидно, что вы хотели убить либо похитить генерала Брэдли? Почему итальянские и венгерские войска не стреляли по вам в Гран-Сассо и Будапеште? Что вы делали в Берлине в конце апреля 1945 года? Куда вы отвезли Гитлера? Нам известно из определенных источников, что вы вылетели из Берлина на самолете вместе с Гитлером на рассвете в понедельник 30 апреля 1945 года. Где он скрылся? Можете ли вы пилотировать самолет? Вы пилотировали; Гитлер находился рядом с вами в кабине, видите, как хорошо мы информированы!.. Вы ночью совершили посадку на Балеарских островах… Бессмысленно отрицать все это. Вы хотели взорвать ставку маршала Монтгомери, у нас есть доказательства! Откуда вам известно, что Гитлер покончил жизнь самоубийством, если вас не было в Берлине в конце апреля 1945 года? Лично ли Гитлер приказал вам убить генерала Эйзенхауэра? Нет? Тогда кто? и так далее, и так далее.

Со временем мне удалось убедить полковника Генри Гордона Шина, одного из руководителей американской разведки:

— Если бы я переправил Гитлера в какое-нибудь безопасное место, — сказал я, — то мне не имело бы смысла возвращаться, чтобы вместе с товарищами пойти в тюрьму.

«Это хитрость, — неистовствовали журналисты. — Скорцени хочет замести за собой следы!» Особенно скептичными оказались репортеры «Нью-Йорк Таймс» и «Кристиэн Сайэнс Монитор». В своей книге «Неординарное подразделение специального назначения» Чарльз Фоли отметил: «Скорцени сделался персонажем современной мифологии, способным на все».

Все-таки генерал Уолтер Беделл Смит, начальник штаба Эйзенхауэра, пригласил корреспондентов газет союзных государств в отель «Скибе» в Париже. Фоли пишет: «Покушение на жизнь и свободу генерала Дуайта Д. Эйзенхауэра никогда не готовили, — сообщил генерал. — Служба безопасности была введена в заблуждение противоречивыми рапортами».

Недовольные журналисты задавали генералу затруднительные вопросы, касающиеся осадного положения в ставке союзников под конец 1944 и в начале 1954 года, двойника генерала Эйзенхауэра, а также факта, что он сам был практически заключен в тюрьму в Версале. Генерал Беделл Смит признал тот факт, что речь шла «об ошибках, совершенных по причине ложной информации». Журналисты все еще относились с недоверием к этим словам генерала; после расследований и контррасследований специальные службы союзников пришли к выводу, что в этом деле осталось что-то подозрительное. Мое алиби было слишком убедительным.

Меня переводили из одной тюрьмы в другую. В шестой я оказался сокамерником фельдмаршала Кессельринга. 29 мая меня закрыли в подвале, напичканном микрофонами, вместе с Кальтенбруннером. Мы вспоминали о временах нашего студенчества и службы — занимавшиеся подслушиванием были разочарованы. Кальтенбруннеру не повезло, потому что он вступил в должность после Рейнхарда Гейнриха, руководителя РСХА, убитого в Праге в 1942 году. Вначале его отправили в Лондон и в течение нескольких недель допрашивали корректно. Позже ему пришлось провести семь недель в лондонском Тауэре, днем и ночью в темноте, где Кальтенбруннер перенес пытки, применявшиеся ранее к заключенным Петропавловской крепости. В его камере поднимался постепенно уровень воды, когда он превышал метр — понижался. Затем применяли холодный душ и битье. В Нюрнберге три воспаления мозговых оболочек, следовавшие друг за другом, не позволяли ему участвовать в большинстве процессов. Последний раз я видел его в июле 1946 года: он был спокоен и сдержан, хоть и знал, что его ожидает смертный приговор и казнь.

Моим товарищем по неволе был также рейхслейтер доктор Роберт Лей,[273]арестованный в голубой пижаме и тапочках. Выезжая, он накинул огромный плащ, взятый случайно в гардеробе, на голову ему надели тирольскую шляпу. Несчастный не выдержал того, как с ним обходились; он совершил самоубийство вскоре после доставки в Нюрнберг.

В лагере в Оберурзеле я нашел Радла, получившего разрешение на пребывание в моей камере, но 10 сентября мне опять надели наручники, чтоб забрать в самолет, который доставил нас в Нюрнберг. На борту уже находились гросс-адмирал Дёниц, генералы Йодль и Гудериан, все еще одетый в пижаму доктор Лей и даже… Бальдур фон Ширах.

Когда мы прибыли на территорию тюрьмы в Нюрнберге, коменданта пенитенциарного заведения, американского полковника Бартона Андрюса, носившего пенсне и поразительно напоминавшего Генриха Гиммлера, чуть не хватил удар. С негодованием он отметил, что гросс-адмирал Дёниц еще носит мундир со знаками различия, соответствующими его званию. Я оказался в такой же ситуации. Начальник тюрьмы кричал, что это непозволительно и является провокацией. Он кричал так громко, что прибежало множество чернокожих полицейских. Однако я уже отдал честь гросс-адмиралу, он понял и тоже позволил себе ответить на мое приветствие.

Мы без слов сняли знаки различия друг у друга. Затем отдали честь, и последний руководитель Третьего рейха пожал мне руку.

Тюрьма в Нюрнберге представляла собой большое здание в форме пятиконечной звезды. Нас охраняло множество чернокожих солдат — главный стражник, полковник Андрюс, вероятно, предполагал, что таким образом он нас унизит. Я всегда находил общий язык со своими тюремными охранниками, которые вели себя более порядочно, чем белые. Огромный, как башня, и очень симпатичный чернокожий сержант подружился со мной. Он часто подбрасывал мне несколько сигарет или шоколад.