Читать книгу "Семья Мускат - Исаак Башевис Зингер"

Он лег на скамью, закрыл глаза и попробовал уснуть, но у него болели кости, все тело чесалось. Отчего бы это? Может, клопы? Или нервы? Он перевернулся на спину и почесался. В соответствии со своей жизненной философией он должен быть готов ко всему — к болезням, одиночеству, нищете, даже смерти. Если в человеческом существовании и был смысл, то постичь его можно было лишь вне цели, в безысходности, той, что знает без знаний, творит без плана и божественна без Бога.

Теперь же, когда стряслась катастрофа, воспринимать ее стоически он не мог. Одно дело — оказаться в руках Господа, и совсем другое — попасть в руки к человеку. С самого детства он боялся полиции и бюрократии. У него не было ни паспорта, ни метрики, ни военного билета. Он даже толком не знал, есть ли его имя в регистрационных книгах. Он понимал, что на допросах будет путаться и врать, противоречить самому себе, отчего только усугубит свое положение. Не исключено даже, что из страха за себя он донесет на других. Он помнил: Бройде три года отсидел в Павякской тюрьме. Он был знаком с революционерами — их отправляли в лагеря, на принудительные работы. И как только они все это вынесли? Нет, человек он конченый.

Он поднял воротник пальто и подложил под голову носовой платок. За дверью раздавались шарканье ног, крики, шум. В замке повернулся ключ. В камеру заглянул охранник:

— На оправку!

Он встал и вышел в коридор, забитый заключенными; они шептались и оживленно жестикулировали. Охранники повели их в большую комнату с облицованными плиткой стенами. Вдоль стены тянулись водопроводные краны. Заключенные стали умываться, они плескались, полоскали рот, приглаживали рукой мокрые волосы, вытирались обрывками бумаги. Вдоль противоположной стены заключенные справляли нужду. Герц подошел к писсуару, но от волнения помочиться не сумел. Какой-то парень похлопал его сзади по плечу:

— Эй, профессор. Да или нет? Соберись с мыслями.

Потом их повели на кухню. Разобрав оловянные миски и ложки, заключенные один за другим подходили к столу, где им наливали жидкой, бурого цвета овсянки и давали по куску хлеба. Кровь ударила в лицо Яноверу. «И это — человек? — подумал он. — Венец творения?»

Потом заключенных с полными мисками развели по камерам. Герц понюхал содержимое миски, поставил ее на пол и, сцепив за спиной руки, стал бесцельно ходить взад-вперед, как будто находился не в тюремной камере, а в общинном доме в Бялодревне. Он насупил брови, словно пытался истолковать какое-то положение в Талмуде. «Если признают виновным, — рассуждал он, — пускай делают со мной, что хотят. Но раз меня пока ни в чем не уличили — зачем подвергать унижению? Разве ж это справедливо? Екклесиаст был прав: „…место суда, а там беззаконие; место правды, а там неправда“»[19].

Дверь открылась, и в камеру вошел офицер в форме, с рябым, одутловатым лицом, длинной шеей и злыми глазами.

— Следуйте за мной.

Герц пошел за ним. Они спустились по подбитым железом ступенькам, прошли коридором с тянущимися по обеим сторонам черными дверями, пересекли длинный двор со стоящей посреди полицейской машиной с зарешеченными окнами и вошли в контору. Пол был усыпан опилками, на стене висел портрет Пилсудского, за письменным столом сидела женщина с льняными волосами и полировала пилочкой ногти. Напротив, откинувшись на стуле, сидел дородный мужчина с красными пятнами на обрюзгшем лице и с прыщавым, мясистым носом. Своими толстыми, похожими на обрубки пальцами он перебирал лежавший перед ним на столе ворох бумаг.

— Имя?

— Герц Яновер.

— Херц Яновер, — пошутил, передразнивая его, офицер. — Чем занимаетесь? Техник? Секретарь? Должностное лицо? Делегат Коминтерна?

— Я не коммунист, — выдавил из себя Герц дрожащим голосом.

— Это вы все так говорите, сукины дети.

— Вельможный пан, я ни в чем не виноват. Я ведь даже не марксист. Моя жена сдает комнаты. Иначе бы мы не смогли платить за квартиру…

Офицер оторвал взгляд от бумаг:

— Профессия?

Герц не знал, что ответить.

— Никакой специальной профессии у меня нет. Собираю материал для книги.

— Писатель, значит. Что ж вы пишете? Прокламации?

— Упаси Бог. Я учредитель Общества исследований психических явлений.

— И где общество собирается?

— У меня на квартире.

— А разрешение имеется?

— Я не знал, что требуется разрешение.

— Стало быть, занимаетесь незаконно, а?

— Нас всего-то несколько человек и…

— Кто члены общества? Их имена, адреса.

Герц назвал имена нескольких своих друзей, и офицер записал их красным карандашом.

— Бройде давно знаете?

— О да. Мы познакомились задолго до войны.

— А вам известно, что он член Центрального комитета Коммунистической партии Польши?

— Я знал только, что он левый…

— Большевик?

Герц промолчал.

— Отвечайте, когда вас спрашивают! — Офицер стукнул кулаком по столу.

— Ходят такие разговоры…

— Как же так получается, что вы сдаете комнаты таким людям?

— Я комнат не сдаю. Этим жена занимается. Я в ее дела не вмешиваюсь.

— Имя жены?

— Гина-Генендл Яновер.

— И давно она состоит в коммунистической партии?

— Кто? Моя жена?! Побойтесь Бога. Она у меня аполитичная.

— Вам известно, что ваш дом — прибежище большевистской сволочи? Что в вашем доме назначают встречи агитаторы из Москвы?

— Клянусь всем святым, мне об этом ничего не известно.

— Вы откуда упали? С Луны? Знаете женщину по имени Барбара Фишелзон?

— О да, очень давно, мы с ней познакомились, когда она была маленькой девочкой.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Вчера вечером. На балу.

— Вон что. И с кем же она была?

— Пришла она, насколько я понимаю, одна. Я познакомил ее со своим приятелем.

— Имя и адрес приятеля.

— Он от политики очень далек.

— Разберемся. Имя и адрес.

— Аса-Гешл Баннет. Преподает в Теологической семинарии. Живет на улице Багателя, дом номер…

— На балу он был один?

— Нет. С женой.

— Имя жены.

— Адаса Баннет.

— Адаса Баннет, говорите? Кто еще с ним был?

— Двоюродная сестра его жены. Маша Зажицая, жена полковника Яна Зажицого.

— Где живет полковник?