Читать книгу "Дань псам. Том 1 - Стивен Эриксон"

Сколько же отчаяния скрывается внутри всякой молитвы! Надежда на благословение, на покой, на то, что нечто большее, чем молящийся, остановит на несчастном свой взгляд и даже решит изменить реальность, чтобы пойти навстречу его нуждам. Не являются ли молитвы попытками заключить сделку? И жалобным обещанием выполнить собственную ее часть?

Что до нее, она торговаться не собирается. У нее есть вопросы, и она хочет получить на них ответы. Потребует ответа. Если принесенная богу вера проистекает из эгоистических желаний, она ничуть не лучше самой примитивной алчности. Если вручить свою душу богу означает отказаться от свободы воли, то такая душонка ничего не стоит, она добровольно отдает себя в рабство, поскольку свобода – и связанная с ней ответственность – для нее хуже проклятия.

Салинд обнаружила, что уже ковыляет через ворота, вышла на дорогу, по которой некогда каждый день ходил Провидомин. Начался дождь, капли охлаждали ее горячий лоб, сладкие, будто слезы. По обочинам почти ничего не росло, не было даже тех странных андийских растений, что можно найти в огороженных садах или на крышах. Гибнущая луна окатила город морской водой, и остатки того ливня сохранились в виде соляной корки, покрывшей голую землю, словно потрескавшаяся кожа.

Она брела вперед и чувствовала вокруг себя запах надвигающегося моря.

А потом вдруг оказалась на свету – косые солнечные лучи падали с запада, а над головой висела серая туча, струи дождя поблескивали прерывистыми полосками.

Оскальзываясь на брусчатке босыми ногами, Салинд двинулась дальше. Впереди она видела курган, свежеотмытый и поблескивающий, подножие его окружало грязевое месиво. Паломников не видно – вероятно, еще рано. Или, может статься, они отправились восвояси. Но нет – от костров в лагере поднимались струи дыма. Они что же, выходит, заблудились? Только что тут удивительного? Разве моя собственная вера не пошатнулась?

Она подошла поближе, не отрывая взгляда от кургана.

Искупитель! Ты услышишь меня! Обязан услышать!

Она упала на колени в холодную грязь, дрожь прошла по всему ее телу. Дождь кончился, со всех сторон сейчас подымался пар. По кургану бежали ручейки, приношения были покрыты тысячами, сотнями тысяч слез.

Искупитель…

Короткие волосы у нее на затылке сгреб чей-то кулак. Ее грубо вздернули вверх, повернули голову. Она обнаружила перед собой ухмыляющуюся физиономию Градитхана.

– Не стоило тебе возвращаться, – объявил тот. Дыхание его пахло келиком, губы и рот были запятнаны коричневым. Глаза странно блестели, словно омытая волнами галька. – Меня подмывает отдать тебя своим урдомам, жрица – да только не больно-то они тебя захотят.

Своим урдомам. Он – бывший урдо, командир элиты фанатиков. Теперь я начинаю понимать…

– Хотя, возможно, захочет Крысмонах?

Она нахмурилась. Что он такое несет?

– Оставь меня, – сказала она и сама поразилась тому, как тонок и слаб ее голос. – Я желаю молиться.

Крепче потянув за волосы, он заставил ее развернуться к нему всем телом – они оказались вплотную, словно пара любовников.

– Крысмонах!

Сбоку кто-то подошел.

– Принеси-ка сейманкелика. Я хочу взглянуть, как она пляшет.

Твердые костяшки пальцев давили ей на шею, выкручивая и выдирая волосы, вминаясь в уже образовавшиеся синяки.

– Ты ничего от меня не получишь, – сказала она.

– Напротив, – ответил он. – Тебе придется дать нам дорогу, – он развернул ее лицом к кургану, – прямиком к нему.

Она не поняла, и все равно ее охватил страх, а когда она услышала чье-то приближение и булькающую в бутылке жидкость, страх превратился в ужас.

Градитхан оттянул ее голову далеко назад.

– Сейчас ты это выпьешь, женщина. Попробуй пролить хоть каплю, и ты дорого за это заплатишь.

Крысмонах шагнул к ней, поднес запятнанное горлышко бутылки к ее губам.

Она попыталась отвернуться, но крепко державший ее урдо не позволил. Другой рукой он зажал ей ноздри.

– Пей, тогда снова сможешь дышать.

Салинд сделала первый глоток.

Не найдя ее в комнате, Спиннок Дюрав надолго застыл у порога, глядя на измятый тюфяк – одеяло отсутствует, но большая часть ее одежды, включая мокасины, осталась. Он повторял себе, что удивляться не следует. Его внимание ее не слишком-то радовало.

И однако чувство было такое, что какой-то холодный ухмыляющийся мерзавец вырезал у него из груди целый кусок. Казалось абсурдом, что он мог быть столь беззаботным, столь беспечным, чтобы обнаружить в себе подобную уязвимость. Человеческая женщина такого юного возраста – да он хуже какого-нибудь старца, что сидит на ступенях храма и пускает слюнки на каждую пробегающую мимо девчонку. Сколь же отвратительной может быть любовь: вспыхнув в настолько прискорбных обстоятельствах, она заслуживает лишь жалости и презрения, да при этом еще и сияет во все стороны ослепительной глупостью.

Разозлившись на самого себя, он резко развернулся и выбежал из комнаты.

В городе вечной Ночи выпить рано не бывает, какой бы колокол ни пробил. Покинув храм и замок, он направился призрачными улицами прямиком в «Скребок».

Красноглазый Ресто за стойкой бара лишь поскреб бороду и, пока Спиннок шествовал к столику в глубине зала, не произнес ни слова. Владельцам таверн прекрасно известны все до единого лики горя, так что он, не дожидаясь заказа, принес Спинноку большую кружку эля, старательно отводя глаза в сторону.

Спиннок уставился на другие столики – пустые, он был единственным посетителем, – потом ухватил кружку и одним махом опустошил половину пенного содержимого.

Когда Ресто подносил ему третью кружку, дверь распахнулась и внутрь вошел Провидомин.

Спиннок вдруг встревожился. Запах крови он почувствовал даже отсюда, лицо вошедшего было искажено, казалось постаревшим и бледным, а взгляд – столь дик, что тисте анди сразу отвел глаза.

Словно не обратив внимания на реакцию Спиннока, Провидомин подошел к его столику и уселся напротив. Возник Ресто – с кувшином и второй кружкой.

– Она не хочет моей помощи, – пожаловался Спиннок.

Провидомин молча наполнил свою кружку элем из кувшина и звучно поставил его обратно на стол.

– О чем это ты сейчас?

Спиннок снова отвел глаза.

– Я не мог тебя найти. Где только не искал.

– Сыграть не терпелось?

Сыграть? Ах да. «Кеф танар».

– Перед тобой, Провидомин, сидит жалкий старец. Кажется, мне нужно пожертвовать здесь и сейчас последними остатками собственного достоинства, чтобы рассказать тебе все.

– Не уверен, что я к этому готов, – ответил тот. – Я слишком ценю твое достоинство.