Читать книгу "«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев"

В конце обследования, перед тем как пройти комиссию, ко мне в палату пришел главный терапевт госпиталя, главный врач воздушной армии полковник Шпилевский и врач-ординатор. Шпилевский начал разговор издалека – с рыбалки, поскольку знал, что я большой ее любитель. «На рыбалке, – сказал он, улыбаясь, – тебя, пожалуй, второй инфаркт не хватит. Только смотри: не переживай особо, если крупная рыба сорвется с крючка. И вообще, никогда больше не переживай, да и радуйся в меру. В общем, береги сердце. Не расстраивайся, что больше не придется летать. С таким сердцем мы не можем допустить тебя управлять самолетом».

Затем он достал из кармана валидол и показал, как им пользоваться, и дал советы по сохранению работоспособности сердца. Поинтересовался, буду ли я служить дальше или пойду на «гражданку». К службе в армии я привык и сказал откровенно: «Хотелось бы послужить еще, но неплохо бы немного отдохнуть, чтобы прийти в норму и поменьше думать о перенесенном инфаркте». Вообще-то, оставаться в армии на нелетной работе мне не хотелось. В том, что забарахлило сердце, виноват, конечно, сам. Мне не следовало работать на износ. О том, что я много работаю, говорил даже мой водитель. Он отлично знал, сколько времени я отдыхал. На дневные полеты в летнее время он подавал машину к трем часам утра. После ночных полетов спать ложился под утро. Помимо этого, всякие срочные вызовы: учения, повышенная боеготовность и т. д.

А тут eщe сменился командующий воздушной армией. Вместо Концевого прибыл генерал-лейтенант Еремин. Меня он совсем не знал, характер имел крутой, был малоразговорчив, очень требователен. К нему надо было приноровиться, а это не так-то просто. А тут еще, как всегда, везде совал свой нос Диденко. Новый командующий поначалу ему во всем верил, но вскоре в нем разочаровался. Произошло это во время летних учений, проводившихся совместно с поляками. Полк выполнял учения с посадками на польских аэродромах Сoxaчев, Быдгощ, Демблин. Диденко находился в полку в качестве посредника и в то же время контролировал полеты. Находясь в полку, он следил буквально за каждым моим шагом. И если видел, что я сделал что-то не так или ему так показалось, он немедленно докладывал об этом в армию. Рядом с аэродромом Быдгощ проходило шоссе Познань – Варшава. Нам стало известно, что во второй половине дня по ней будут проезжать участники Велогонки мира.

В это время мы не летали, был перерыв в «боевых действиях». Горынин попросил меня отпустить часть личного состава посмотреть на велогонку. Я разрешил. Диденко тут же в красках со всеми подробностями доложил об этом командующему, высказав при этом мнение, что делать этого не следовало. Он решил, что мне за это от командующего перепадет. Но ожидаемого не произошло. Командующий просто заметил мне: «Не следует много людей отпускать из полка». На самом деле этого не было, о чем я доложил члену Военного совета армии генералу Бахалбашьяну.

Вскоре после этого, как мне показалось, командующий стал смотреть на Диденко несколько иначе. Видимо, Еремин стал понимать, что он за человек. Но особенно Еремину не понравилось, когда Диденко доложил ему о предпосылке к летному происшествию в полку, допущенной летчиком 1-й эскадрильи Серегиным с штурманом Мамаевым во время перелета полка с Сохачева в Быдгощ.

На предварительной подготовке к перелету штурман полка Жуковский дал полную информацию об аэродроме Быдгощ и сказал, что на нем нет радиолокационной системы обеспечения полетов и никаких посадочных систем, поэтому надо быть очень внимательными при заходе на посадку. С земли заход можно наблюдать только визуально. В районе аэродрома находится только приводная радиостанция. Непосредственно перед вылетом Жуковский всем разъяснил, как надо выходить на аэродром и строить маневр для захода на посадку.

Для летчиков, казалось, было все понятно, о чем можно было судить по отсутствию вопросов. Все участники перелета произвели посадку нормально, за исключением Серегина. Выйдя на приводную радиостанцию, они со штурманом Мамаевым стали заходить на посадку с курсом, противоположным посадочному, и сели в лоб садящимся самолетам. Столкновения не произошло благодаря тому, что аэродром имел большие размеры. Длина BПП составляла примерно три километра. На пробеге летчики увидели друг друга и разошлись правыми бортами.

После полета я спросил у Серегина, почему он сел против старта. На что он ответил: «Как учили, так и сел». Штурман же сослался на командира: «Почему он так сел, не знаю». За годы летной работы я с подобным встретился впервые. Имел, правда, место случай на фронте, но тогда стояла сильнейшая дымка с нулевой видимостью в полете и земля просматривалась только под собой. Сейчас же погода была отличной – ясное небо, горизонтальная видимость – 12 километров. По Сepeгину получалось, что все сели не с тем стартом, а он один посадил самолет правильно. Случай этот опозорил и полк, и меня, как командира, перед поляками, находившимися на СКП и наблюдавшими за посадкой самолетов. Имей ВПП обычные стандартные размеры и прояви летчики на посадке и во время пробега меньшую осмотрительность, столкновения бы не избежать. Мне не хотелось смотреть полякам в глаза – было стыдно за себя и за своих летчиков. Не было стыдно только Серегину. Во всяком случае, он смотрел в глаза без всякого стеснения и не набрался мужества признаться в своей вине.

В момент посадки Диденко находился на СКП рядом со мной. Было видно, что он не скрывает своего злорадства. Вечером дежурный связист рассказал мне, с какими подробностями тот докладывал командующему о происшедшем. На что командующий сердито отрезал: «Вы, товарищ Диденко, находитесь в полку не для того, чтобы, как доносчик, сообщать о происшедшем случае, а в качестве моего помощника. Если бы произошло столкновение, я бы спросил с вас не меньше, чем с Лазарева. Доносчиков у меня и без вас хватает, а вот помощников нет».

Ему была неприятна серьезная предпосылка к летному происшествию и в то же время раздражала полная бездеятельность Диденко. Произойди столкновение – неприятность была бы не только для полка, но и для всей воздушной армии и, конечно же, для самого командующего. За время командования полком это был самый серьезный случай, связанный с полетами. Хорошо, что все обошлось. Я очень переживал.

Из головы не выходили Серегин с Диденко. На последнего я не мог спокойно смотреть. Не мог приноровиться я и к новому командующему. Уж очень сухо он ко мне относился. Мне казалось, что oн все время чем-то недоволен. И часто давал понять, что я не все делаю продуманно. В этом я убедился, когда самым первым во всей ВА представил ему план подготовки летного состава на год. Не посмотрев его и не вникнув в суть, он тут же вернул его мне, сказав: «Не может быть, чтобы вы так быстро составили его. Наверняка план не продуман и нереален. Возьмите его и продумайте, как следует, а через неделю представите».

Прошла неделя. Я снова показа его. «А где записка – обоснование реальности выполнения плана? Нужно показать, на что вы ссылались при его составлении и доказать, что данные взяты не из головы. Где метеосправка о количестве дней и ночей в году с облачной погодой, количество дней, ожидаемых с установленным минимумом погоды в дневных и ночных условиях? Должна быть и справка о выделенном лимите топлива». На это я ему заметил: «За четыре года, в течение которых мне приходилось предоставлять такой план, ни один из командующих не требовал таких справок, и при его составлении обычно за основу брали анализ выполнения предыдущего года с соответствующей корректировкой. Разумеется, учитывался и лимит топлива, и метеоусловия по периодам года, и уровень подготовки летного состава. И всегда план летной подготовки был реальным. В его составлении принимал участие весь руководящий летный состав полка и эскадрилий».