Читать книгу "Ежов. Биография - Алексей Павлюков"

Теперь для полноты картины оставалось добиться аналогичных признаний от Е. Г. Евдокимова, и можно было бы приступать к работе с самим Ежовым.

Евдокимов был арестован в начале ноября 1938 г., однако на протяжении пяти месяцев, несмотря на все старания следователей, добиться от него признательных показаний никак не удавалось. Но всему наступает предел, и 13 апреля 1939 г. Евдокимов наконец заговорил. Из его слов выходило, что в конце лета 1938 г. он получил предложение примкнуть к возглавляемой Ежовым и Фриновским заговорщицкой организации, ставящей целью насильственное устранение существующего руководства и захват власти в стране. После этого Ежов должен был якобы стать во главе партии, Фриновский — возглавить вооруженные силы, а он, Евдокимов, — НКВД. Условием для успеха переворота являлось всеобщее недовольство населения, вызванное специально проводимыми необоснованными массовыми репрессиями. После того как, в результате задуманного террористического акта против Сталина, произойдет замешательство в партии и правительстве, заговорщицкая организация должна была выйти из подполья и взять власть в свои руки.

Позднее, в суде, Евдокимов откажется от своих показаний, данных на предварительном следствии, заявив, что вынужден был лгать, а лгать стал потому, что его сильно били по пяткам. Но это будет потом, а сейчас все необходимые условия для продуктивного общения с Ежовым были созданы, пора было начинать.

О первых днях предварительного следствия Ежов позднее вспоминал так:

«Я говорил, что я не шпион, что я не террорист, но мне не верили и применили ко мне сильнейшие избиения».

А поскольку, по словам Ежова, он никогда не мог выносить над собой насилия, а кроме того, сильная изнуренность работой, переживания по поводу смерти жены и нездоровье, вызванное отравлением, совершенно ослабили его силу воли, то никакого сопротивления органам следствия он оказать не мог и стал выдумывать все то, что от него требовали.

Первые показания Ежова, где он отвергал предъявленные ему обвинения, в следственном деле отсутствуют. Самый ранний из имеющихся протоколов датирован 18–20 апреля 1939 г. (то есть неделю спустя после ареста) и не содержит никаких следов предшествующих попыток оказать противодействие диктату следователей. Начинается он вполне традиционно:

«Вопрос: Вы арестованы как изменник партии и враг народа. Следствие располагает достаточными данными, чтобы изобличить вас до конца при первой же попытке скрыть свои преступления. Предлагаем вам, не ожидая изобличения, приступить к показаниям о своей черной предательской работе против партии и советской власти.

Ответ: Нелегко такому, как я, пользовавшемуся еще недавно доверием партии, признаваться в предательстве и измене. Но сейчас, когда за свои преступления я держу ответ перед следствием, мне хочется быть исчерпывающе откровенным и правдивым.

Я не тот, за кого принимала меня партия. Прикрываясь личиной партийности, я многие годы обманывал и двурушничал, вел ожесточенную, скрытую борьбу против партии и советского государства».

Не обязательно, конечно, что такой диалог имел место в действительности. Техника оформления протоколов допросов была самой разной, и не исключено, что, после того как Ежов написал, наконец, свои «признания», в их текст в подходящих местах вставили наводящие вопросы, на которые якобы давался ответ, затем все было набело перепечатано, и получилось как бы подобие живой беседы заключенного со следователем.

Историю своего «грехопадения» Ежов начал с 1921 г., когда, работая в Татарии, под влиянием анархо-синдикалистских идей якобы примкнул к местной группе «рабочей оппозиции»[120]. В последующие годы, в период внутрипартийных дискуссий 20-х гг., он также будто бы расходился в своих политических воззрениях с генеральной линией партии. Однако такое глубокое погружение в исторические дебри следователей не заинтересовало, и Ежову не позволили надолго уклониться от основной темы.

«Вопрос: К чему этот пространный рассказ о каких-то ваших «политических колебаниях»? Вам, давнишнему агенту иностранных разведок, надлежит показывать о своей прямой шпионской работе. Говорите об этом!

Ответ: Хорошо, перехожу непосредственно к моменту завязывания моих шпионских связей».

В период работы в НКВД через руки Ежова прошли тысячи историй о вовлечении в шпионскую деятельность, сочиненных подследственными и их следователями, так что придумать что-нибудь, что могло бы удовлетворить невзыскательный вкус его мучителей, для него не составляло особого труда. Он и придумал.

В шпионскую работу, сообщил Ежов, он был вовлечен своим приятелем Ф. М. Конаром, оказавшимся давним польским агентом. Узнавая от Ежова разные политические новости, он передавал их своим хозяевам в Польшу и однажды рассказал об этом Ежову, предложив начать работать на поляков добровольно. Поскольку Ежов фактически уже стал информатором польской разведки, выдав через Конара много важных партийных и государственных тайн, ему ничего будто бы не оставалось, как согласиться на это предложение.

Частью полученных от Ежова сведений поляки якобы делились со своим союзниками немцами, так что некоторое время спустя со стороны последних также поступило предложение о сотрудничестве.

В роли посредника выступил, по словам Ежова, первый заместитель наркома обороны СССР маршал А. И. Егоров. Летом 1937 г., встретившись с Ежовым, он сообщил, что знает о его связях с поляками, что сам является немецким шпионом, организовавшим по заданию немецких властей группу заговорщиков в Красной Армии, и что им получено указание установить тесный рабочий контакт между его группой и Ежовым.

Ежов с этим предложением согласился и пообещал оберегать людей Егорова от ареста.

Таковы были первые показания Ежова. Пока в разных высоких инстанциях их осмысливали, Ежов решил не терять времени зря. 23 апреля 1939 года он пишет заявление в Следственную часть НКВД СССР — самое удивительное признание из сделанных им за весь период предварительного следствия.

«Считаю необходимым довести до следственных органов, — писал Ежов, — ряд новых фактов, характеризующих мое бытовое разложение. Речь идет о моем давнем пороке — педерастии».

Далее на десяти страницах рассказывалось об его гомосексуальных контактах, начиная со времени ученичества у портного и заканчивая периодом, предшествовавшим аресту. В числе шести названных им партнеров были его сослуживцы по царской и Красной Армии, а также по дальнейшей работе, в том числе и известный в прошлом партийный работник, на момент описываемых событий — руководитель одного из структурных подразделений Совнаркома СССР.

«Даю эти сведения следственным органам, — закончил Ежов свое повествование, — как дополнительный штрих, характеризующий мое морально-бытовое разложение».