Читать книгу "Идущие сквозь миры - Владимир Лещенко"

Было еще много всякого, а в итоге – Держава Русская, простирающаяся от Алеутских островов до Балтики.

В придорожной гостинице я случайно познакомился с компанией разухабистых мужиков – перекати-поле, едущих наниматься на рыболовецкие траулеры Белого моря.

После второй распитой совместно бутылки медовухи они предложили мне присоединиться к ним. Я, подумав немного, согласился.

Все лето я провел на Белом море, в городе в устье Двины, который, как и у меня дома, назывался Архангельском.

Я видел сейнеры, где капитанами ходили поморки, а их мужья – простыми матросами, и даже суда с целиком женскими командами. С одной такой капитаншей даже переспал.

Ночами ходил облавливать рыбные отмели Соловецкого монастыря, таясь от катеров святой братии, гонявших браконьеров.

Именно на Соловецких островах один из моих новых приятелей и достал мне чистые документы, принадлежавшие утонувшему рыбаку – парню без роду-племени, у которого не было ни родных, ни друзей.

По странному стечению обстоятельств имя-отчество его совпадало с моим.

Каждую свободную минутку я использовал, чтобы лучше познакомиться с миром, куда я попал и где мне предстоит провести, если ничего не изменится, всю оставшуюся жизнь.

Я украдкой учился писать по-русски – язык тут сильно отличался от моего родного, глотал один за другим учебники истории, купленные в первые же дни, за три месяца одолел курс литературы для местной средней школы и читал от первой строки до последней любую попадавшую мне в руки газету. Я зубрил названия стран, изучал здешние шкалы температуры, меры весов и длины. Вскоре я мог без запинки сказать, сколько туазов в лье и аршин в версте. А также сколько денье содержит французский ливр и сколько ассов – солид Италийской Лиги.

Я, правда, до сих пор не могу без запинки вспоминать всех местных королей, царей и великих князей, но тут я не был одинок. Даже Мария в них путалась, а когда ее пригласили сыграть роль в какой-то костюмно-исторической драме про венгерскую принцессу, жену наследника полоцкого престола, она удивилась, что такая была.

Мои навыки моряка не могли остаться незамеченными.

Капитан даже всерьез предложил поднатаскать меня, чтобы я смог сдать экзамен на штурмана, и тогда он обещал взять меня помощником на свой второй траулер. Честно говоря, я тогда не сдержал смеха – я сам мог бы кое-чему научить этого типа, никуда дальше Белого моря за свою жизнь не плававшего.

Я, естественно, отказался – возвращаться в море я намеревался, только если уже не останется другого выхода.

Вопрос, как мне жить дальше, волновал меня не на шутку. Как бы там ни было, становиться местным Симоном Кольтом и осчастливливать этот мир автоматом Калашникова или чем-нибудь из изделий, которые изготовлял мой завод, я не собирался. Пожалуй, с моим опытом я вполне мог заняться… ну, например, торговлей хотя бы бакалейными товарами.

Но к торговле меня никогда не тянуло.

Впрочем, со всеми своими умениями умереть с голоду мне было бы трудновато. Однако на этот раз они не пригодились, зато неожиданно меня выручила моя память. Еще в институте все завидовали моему умению без труда запоминать наизусть заумные определения и формулы и цитировать слово в слово абзацы. При известном напряжении я мог восстановить в памяти любую прочитанную книгу или увиденный фильм.

Более-менее ознакомившись со здешней развлекательной литературой и кино, я подумал, что, пожалуй, в данном жанре кое-чего не хватает.

Я купил у букиниста учебник по составлению сценариев и через месяц с небольшим представил свое первое произведение владельцу полоцкой кинофирмы «Молния»…

Потом был неожиданный для меня самого успех, гонорар, приятно изумивший меня, заказ на новый сценарий… А в промежутке – знакомство с Марите.

Наше авто остановилось у ресторана «Медведь» – заведения мне хорошо знакомого, излюбленного места столичной богемы.

Народу было еще не много. Найдя столик на двоих, мы устроились за ним.

– Что прикажете, экселенц? – с польским акцентом спросил подошедший метрдотель. Я тут был всего раза три, но тутошний персонал отличается редкой памятью на клиентов.

– По выбору заведения, – коротко ответил я.

В ожидании заказа я созерцал рубиновые искры, бросаемые свечами, в бокале «Карпатского лала». Потом статная девица подкатила никелированный столик, на котором на фигурной хромированной решетке в пламени спиртовой горелки румянился косулий бок, и начала быстро и ловко сервировать столик. Я принялся за еду.

В ресторан ежеминутно прибывали посетители, одетые кто в подобие просторного кафтана и короткие сапожки, кто в нечто среднее между сюртуком и френчем. В отличие от моего мира, где преобладали однотонные костюмы, тут одевались ярко и пестро. Только платья на дамах были почти таких же фасонов, с такими же декольте. Мужчины без галстуков – эта деталь одежды здесь была не известна.

Зато многие щеголяли разнообразными шарфами – шелковыми и батистовыми, иногда свисавшими почти до пола, самых ярких расцветок и сочетаний: багряных, оранжевых, ядовито-зеленых…

В основном гости были заняты истреблением всевозможных блюд.

Заиграл оркестр. Музыка тут тоже отличалась заметным своеобразием.

Рваные, словно нарочито аритмичные, лишенные привычной гармонии мелодии напоминали скорее что-то восточное или арабское. Тут всего пять нот, и изобрели их в Турции.

Марите появилась у моего столика словно ниоткуда – еще минуту назад ее в зале не было.

– Ты, как всегда, вовремя, дорогая, – поприветствовал я ее.

Она, целомудренно чмокнув меня в щеку, устроилась рядом.

Я смотрел на Марите, и, как всегда, мне не хотелось отрывать от нее взгляд. Я любовался ею. Избитая фраза, смысл которой я понял только здесь и сейчас.

Темные пышные волосы, спадавшие на плечи и ниже, белоснежная атласная кожа, черты лица словно вышли из-под кисти великого художника, фигура, достойная богини… А под черными бровями – синие глаза. И не обычного, чуть блеклого оттенка, которые можно увидеть нередко, а яркие, ультрамариново-синие – той глубокой синевы, что в полумраке спальни кажется непроглядной ночной темнотой.

Нет, как бы то ни было, этот мир преподнес мне чудесный подарок – возможность любить такую женщину и быть ею любимым.

Пусть не первая красавица мира, и, может, даже не из первой сотни. Но из первой тысячи – точно. Марите Кодукайте-Королева, не имеющая, разумеется, представления, что имеет полное право на фамилию Кирпиченко, и даже на российское (а то и еще какое – кто там знает, что теперь у меня дома) гражданство.

За соседним столом, где сидели больше двадцати человек – все мои шапочные знакомые, – провозгласили тост за процветание отечественного кинематографа и дальнейший рост числа снимаемых турбокартин (так тут еще называли фильмы).