Читать книгу "Возрождение - Кэрол Берг"

Ее слова вернули меня к реальности, ведь эззарийцы божатся и именем ее сына… тюремщика. Я снова заговорил:

– Прошу тебя, Госпожа, расскажи мне…

– Сначала посмотри сюда. – Она указала на стену. – Смотри внимательно.

Первый раз за долгое время я пользовался умением Смотрителя видеть и слышать то, что скрыто. Это умение не имело ничего общего с заклятиями, оно достигалось долгой практикой. Вся поверхность стены крошилась, словно кто-то бил по ней молотом.

– Три дня назад стена стала почти монолитной, – сказала она. – Это казалось невероятным, потому что много лет наши заклятия стали приходить в негодность. Даже когда явился Виксагалланши и занял свое место в стене, его дар, последнего из Двенадцати, был быстро использован. Но в последние месяцы стена перестала разрушаться, трещины исчезали сами собой, стена залечивала себя. – Она замолчала и внимательно посмотрела на меня. – Ты не знаешь почему?

Я покачал головой.

– Из-за тебя. Из-за его любви к тебе. И может быть, из-за твоей любви к нему.

Освещение изменилось, будто солнце вдруг заморгало.

– Но теперь она опять разрушается, – произнес я, пытаясь вернуть на место возмущенный желудок. – Что заставляет ее почти распадаться на куски?

– Ты лучше меня знаком с событиями, – ответила она, идя дальше, увлекая меня за собой. – В день нашей свадьбы мой муж подарил мне часть своего сердца мадонея, я чувствую его радости и печали, причину которых редко понимаю. Я знаю, что он путешествует в снах, знаю, что он научился делать с ними. Боюсь, это моя вина, ведь именно я предложила оставить ему такую возможность. Я знакома с видениями, которые он создает, так я узнала о тебе, причине его великой радости. Пыталась найти тебя, предупредить, но у меня, конечно же, нет его силы, пусть даже его нынешней силы…

– …а я не стал слушать ни тебя, ни рей-кирраха внутри меня. Я заткнул ему рот, заставил, его умолкнуть раньше, чем он успел вспомнить. – Я убил его оружием, созданным из моих вечных страхов, из потребности самому выбирать свою судьбу, из нежелания открыть душу кому бы то ни было: моей жене, друзьям и особенно могущественному демону.

Ее щеки залил румянец, порыв ветра принес в лес печаль, от которой зашевелились опавшие листья.

– Ты не должен винить себя. Никогда, никогда не делай этого. Некоторые вещи слишком сложны, чтобы с ними мог совладать один человек. Каждый наш поступок, каждое происшествие, даже наши мысли и чувства по поводу наших поступков, все занимает свое место в хитросплетенной ткани мира. Поведай мне, что произошло за последние дни, может быть, я смогу объяснить больше. Чтобы понять, что делать дальше, ты должен узнать о прошлом. Если ты не можешь вспомнить сам, я помогу тебе.

И мы шли дальше по лесным тропинкам между деревьями, вновь выходили на выжженное место, пока я рассказывал о своей договоренности с Ниелем и печальных последствиях нашего соглашения, о своей вере в чистоту его намерений, о своем нелепом убеждении, что если я не смогу излечить его, то тогда смогу убить.

– Теперь я понимаю, что это невозможно. Я никогда не смогу поднять против него оружие, даже если бы я знал, что может его убить. Я опасаюсь за свою душу, Госпожа. Если я потеряю ее, мир будет страдать. – Удивительно, как простой разговор о подобных вещах снимает груз с души смертного. Хотя, возможно, дело было в уверенности Госпожи и моей собственной уверенности, что она простит мне все, даже уничтожение людей.

Мы подошли к медленно текущей реке, ленте живого золота, и сели на усыпанный листьями берег. Она обхватила руками колени.

– Он уверен, что ты откажешься. Вот что случилось со стеной. Все его надежды и на добро и на зло, потому что он и в самом деле безумен и не видит разницы, связаны с тобой. А без надежды он снова будет потерян, все мы в опасности. Стена не выдержит.

– Я был так наивен. Позволил ему сделать со мной такое…

Она положила ладонь мне на плечо и придвинулась ближе.

– Нет, нет! Не сомневайся в себе, дорогой мой. То, что ты видел в нем, та доброта, которую ты чувствовал, – все это правда. Когда однажды я проснулась у костра моего отца и увидела того, кто приходил ко мне во снах, его глаза сияли восторгом и любопытством, в них не было ничего, похожего на вожделение, я поняла, что такое настоящая красота, доброта и любовь. Двадцать лет я не видела от него ничего, кроме добра. Да, мы ссорились и спорили. Об этом знает каждый. Он обладал сильной волей и был очень гордым. Я была единственной дочерью своего отца и тоже не отличалась покладистым характером. Но наши споры всегда были полны юмора, а наше восхищение друг другом помогало сгладить острые углы. Все, кто его знал, – мадонеи, люди, рекконарре, – чувствовали симпатию к нему. Никого другого не любили так во всех трех мирах, как любили того, кто живет в Тиррад-Норе.

Госпожа убрала руку и положила себе на колено, внимательно разглядывая кисть, будто она принадлежала кому-то другому.

– Даже когда его родичи начали умирать, наши отношения не менялись долгие годы. Он приходил ко мне, клал голову мне на колени, когда я сидела у костра, и рассказывал, кто заболел в этот день, кто умер, и о своих постоянных поисках причины болезни. Я утирала его слезы и рассказывала ему о детях. Семнадцать рекконарре бывали у моего костра днем. Он всегда приходил по ночам, но иногда засиживался до утра, чтобы пообщаться с нашим сыном.

Сын. Слово пришло вместе со вспышкой молнии над дальними холмами, признаком надвигающейся грозы.

– Дети были той радостью, которая как-то компенсировала обрушившееся на него горе, – продолжала она. – Представь его ужас, когда мадонеи начали умирать. Вспомни ощущения, когда смерть настигает девушек и юношей, такое воспринимается гораздо тяжелее, чем смерть маленького ребенка, ведь человек, достигший пятнадцати лет, уже начал путь, принес радость в семью, отдал свою силу в помощь другим, но еще не исполнил таящегося в нем обещания. Так много всего не сделано, не испытано, не узнано. То же происходило и с его народом, потому что мадонеи, прожившие несколько сотен лет, на самом деле еще подростки. Представь чуму, которая уносит людей твоего народа, одного за другим, начиная с самых прекрасных, самых жизнерадостных, а именно такими были те мадонеи, которые начали заключать браки с людьми. Когда молодые погибли, мадонеи постарше тоже стали порождать детей, тогда начали умирать и они. Все произошло слишком быстро для их невероятно долгих жизней. Почему мой возлюбленный не умер вместе с ними? Он не знал. Может быть, потому, что был первым? Или самым сильным? Потому что приходил ко мне через сны и никогда не ступал в этот мир во плоти? Он оставался в нашем мире все дольше и дольше, заставляя себя искать причины и лекарство. Когда он перестал приходить, я пыталась послать ему весточку. Но он больше не видел ни меня, ни нашего сына, потому что нашел ответ и не смог вынести его тяжести. Я оттолкнул от берега корягу, которая задерживала плывущие по реке листья. Скопившаяся масса закружилась, распалась на части и утекла вместе с золотистым потоком.