Читать книгу "Хроники вечной жизни. Проклятый дар - Алекс Кейн"

– Ладно уж, – милостиво махнул рукой Димитрий, – пусть его. Земле русской он еще пригодится. Вели, чтоб отпустили.

– Благодарствую, государь.

* * *

Димитрий диктовал Яну Бучинскому указ, когда в его кабинет ворвался Басманов.

– Что ты, Петр Федорович, чина не ведаешь? – удивился царь.

– Беда, государь, – тяжело дыша, ответил тот, – Ксения отравилась.

Царь вскочил да так и замер, прижав руку к груди. Спустя полминуты, несколько придя в себя, он нерешительно спросил:

– Она жива?

– Да, государь, но ей совсем худо. Мамка ее прибежала, криком кричит, что царевна помирает.

Димитрий сорвался с места и метнулся к двери. Потом, опомнившись, кинулся к Басманову:

– Лекарей к ней, быстро! И чтоб спасли ее! Скажи, все на плаху пойдут, коли она умрет!

Весь день Димитрий в волнении метался по комнатам и успокоился лишь к вечеру, когда пришел Басманов и объявил, что опасность миновала. Перекрестившись, царь со вздохом облегчения опустился на стул.

Чувство вины беспощадно терзало Димитрия. Ксения пыталась покончить с собой из-за него. Терпела сколько могла, а когда сил уже не осталось, взяла да отравилась. Господи, это как же она его ненавидела! Насколько же он был ей противен, если православная душа на такое решилась!

Димитрий мучился, но не мог найти в себе мужества, чтобы пойти к ней. «Нет, не ради того, чтоб опять взять ее, боже упаси; просто проведать. Может, ей нужно чего…» Но когда он представлял, что придется взглянуть в глаза мамке и Ксении, его пробирал холодный пот.

«Нет уж, пусть поправляется, а потом я ее сплавлю куда-нибудь, чтоб глаза не мозолила. Не вечно же мне из-за нее терзаться», – малодушно решил он.

Месяцем позже, когда Ксения окончательно выздоровела, Димитрий распорядился постричь ее в монахини.

На следующий же день девушку посадили в сани и повезли в отдаленный монастырь на Белоозере. Царь в оконце видел, как ее кибитка проехала мимо Пыточной башни через Пожар и направилась в сторону Стенного рынка и Сретенских ворот, откуда начиналась дорога на северо-восток, к Ярославлю и дальше. У Димитрия вдруг сжалось сердце, словно из его жизни навсегда уходило что-то очень дорогое и очень важное.

Ранней весной пришло известие, что Марина с отцом наконец выехала из Польши. Их сопровождал кортеж из нескольких тысяч человек: родичи Мнишеков и прочие знатные шляхтичи, в том числе Адам и Константин Вишневецкие, католические священники, прислуга, парикмахеры, портные, музыканты и многочисленная охрана.

Бояре горестно качали головами, видя, какие огромные средства уходят из казны на проезд этой огромной свиты по русским городам и землям.

– Видите, бояре, как наши богатства спускаются ради девки-еретички, – осторожно говорил Шуйский, – а что будет, когда она царицею нашей станет?

* * *

– Опять беда, государь, – сказал Басманов. – Казаки на Москву идут с самозванцем.

– Ох, до чего ж ты осторожничать мастер. Еще ничего не случилось, а ты – «беда».

– Так поздно будет стеречься, когда случится.

– С каким самозванцем? Говори толком.

– Несколько тысяч казаков вверх по Волге движутся, и с ними какой-то Петр, вроде как сын брата твоего, Федора Иоанновича.

– Что за новости? Никогда не слыхал ни о каком сыне.

– Дык его никогда и не было. А они слух пустили, что-де родила царица Ирина, а Борис дитятю отнял да и спрятал у казаков. И ныне ребетенок этот подрос да на Москву-то и идет.

– И по какой надобности?

– Да вроде без злого умысла, тебя поддержать, а там кто его знает…

Димитрий нахмурился, раздумывая.

– Бучинский, слышь, напиши ему, что, дескать, коли и вправду он племянник мой, то велю ему спешить в Москву и тут мне поруку дать. А ежели нет – так пусть сидит у себя на Дону и боле людей не баламутит. А ты, Басманов, бумагу эту возьми и отправь кого-нибудь с ней к этому Петру, да вон хоть Юрлова-Плещеева.

– Сделаю, государь.

– И еще велю тебе, Петр Федорович: впредь меня этими глупостями не тревожь. А то как вбежишь, как закричишь «беда», так вот прям сердце каменеет.

– Ты, государь, горазд все трудные дела с ходу решать, а мне они все бедами кажутся, – засмеялся Басманов, поклонился царю и вышел.

* * *

Наконец прибыли гонцы Мнишеков: Марина с отцом и свитой подъезжает к Москве. Димитрий распорядился послать навстречу невесте покрытую серебром карету и дюжину белых лошадей. В селе Красном Мнишеков с богатыми дарами встречали дядя Димитрия Михаил Нагой и князь Рубец-Мосальский.

Такое огромное количество гостей требовалось где-то размещать, и Димитрий приказал слободским и посадским людям временно передать полякам свои дома в Китае и Белом городе, но этого не хватило, и царь повелел освободить Арбатский и Чертольский монастыри, чтобы и там поместить иноземных гостей. Москва зароптала. Но Димитрий, возбужденный предстоящей встречей, не обратил на это внимания. Переодевшись в простые одежды, он в сопровождении Бучинского и Шуйского инкогнито отправился смотреть церемонию прибытия Марины.

Третьего мая кортеж Мнишеков въехал в Москву и по старой смоленской дороге, называвшейся Орбат, направился к Кремлю. Воеводу и его дочь сопровождали бояре, дворяне и три дружины царских телохранителей. Впереди ехали несколько сот гайдуков с музыкантами, которые трубили и били в барабаны. При подъезде первых карет послышались пушечные залпы, а следом всю Москву огласил приветственный колокольный звон. По обеим сторонам Орбата толпились тысячи любопытных жителей, удерживаемых казаками и стрельцами.

Кортеж миновал Боровицкие ворота Кремля и, проехав мимо достраивавшихся дворцов Димитрия и Марины, достиг Вознесенского монастыря, где невесте предстояло жить до свадьбы.

* * *

– Чую, пришло наше время, – сказал Шуйский.

– Не пойму, о чем ты, князь? – удивился Василий Голицын.

– Да как же… Царь казну базарит, поляков на Москве без счета, аж монахов из келий повыгоняли. Народ серчает, так и до бунта недалече.

– Твоя правда, да мы-то тут при чем?

– А при том, что надобно нам этим воспользоваться. Взбаламутим народ еще поболе, царя скинем да и выберем кого-нибудь промеж себя.

Голицын недоуменно уставился на Шуйского:

– Господь с тобою, Василий Иваныч, мы ж сами, почитай, на трон его и посадили. Аль забыл, как прошлогод с тобою сговаривались царем его сделать? Что ж, не хорош он тебе боле?

– Прости, князь, – притворно вздохнул Шуйский, – да только еще тогда замыслил я Димитриевыми руками Годуновых скинуть, а потом и его самого. А тебе сказать не решился. Ты уж не кори меня, лучше давай вместе подумаем, как от него избавиться.