Читать книгу "Петр III - Александр Мыльников"

Близ города они встретили Мишеля, француза-камердинера, которому императрица оказывала особую милость, храня его тайны и отдавая на воспитание побочных его детей. Он шел к своей должности, с ужасом узнал императрицу между такими проводниками и думал, что ее везут по приказу императора. Она высунула голову и закричала: «Последуй за мною!» И Мишель с трепещущим сердцем думал, что едет в Сибирь.

Таким-то образом, чтобы деспотически царствовать в обширнейшей в мире Империи, прибыла Екатерина в восьмом часу утра, по уверению солдата, с наемными кучерами, руководимая любимцем, своею женщиною и парикмахером.

Надлежало переехать через город, чтобы явиться в казармах, находящихся с восточной стороны и образующих в сем месте совершенный лагерь. Они приехали прямо к тем двум ротам Измайловского полка, которые уже дали присягу. Солдаты не все выходили из казарм, ибо опасались, чтоб излишнею тревогою не испортить начала. Императрица сошла на дорогу, идущую мимо казарм, и между тем, как ее провожатые бежали известить о ее прибытии, она, опираясь на свою горничную, переходила большое пространство, отделяющее казармы от дороги. Ее встретили 30 человек, выходящих в беспорядке и продолжающих надевать кителя и рубашки. При сем зрелище она удивилась, побледнела, и ужас, видимо, овладел ею. В ту же минуту, которая представляла ее еще трогательнее, она говорит, что пришла к ним искать своего спасенья, что император приказал убить ее с сыном и что убийцы, получа сие повеление, уже отправились. Все единогласно поклялись за нее умереть. Прибегают офицеры, толпа увеличивается. Она посылает за полковым священником и приказывает принести распятие. Бледный, трепещущий священник явился с крестом в руке и, не зная сам, что делал, принял от солдат присягу.

Тогда явился граф Разумовский, более преданный ей, нежели императору; с ним приехали: генерал Волконский и племянник того великого канцлера, который отрешен, между прочим, за особенную преданность свою к сей государыне; граф Шувалов, который в последнее царствование с редким благоразумием пользовался величайшею к нему милостью и которого любили солдаты, воспоминая Елисавету; граф Брюс, премьер-майор гвардии, граф Строганов, которого супруга вместе с графинею Брюс были с императором, обе знаменитые по своей красоте и почитаемые в числе, как говорили, назначенных к разводу. В сем первом собрании некоторые провозгласили императрицу правительницею. Орлов прибег к ним, говоря, что «не должно оставлять дело в половину и подвергаться казни, откладывая его до другого времени, и первого, кто осмелится упомянуть о регентстве, он заколет из собственных рук». Майор Шепелев, на которого полагались, не явился, и первый ордер, данный императрицею, был такой: «Скажите ему, что я не имею в нем надобности и чтобы его посадили под арест». Простые офицеры явились к своим местам и командовали к оружью.

Замечательно, что из великого числа субалтерных офицеров, давших свое слово, один только, именем Пушкин, по несчастию или по слабости не сдержал его. Императрица объехала кругом казарм и пробежала пешком каждый из трех гвардейских полков — стражу, всегда ужасную своим государям, которая некогда быв составлена Петром I из иностранцев, охраняла его от мятежников, но потом, умноженная числом русских, уже трикратно располагала регентством и короною.

Идучи от Измайловских казарм к Семеновским, предводительствуя тем первым полком, который возмутила она только представлением своих опасностей, солдаты кричали, что «идучи пред ними, она была не без опасности», и составили сами собою баталион-каре. Во всех казармах только два офицера Преображенского полка воспротивились своим солдатам и были арестованы. Проходя мимо полковой тюрьмы, где Пассек-заговорщик содержался, она послала его освободить, и тот, который приготовился перенести все пытки, не открывая тайны, пораженный столь непредвиденною новостью, имел дух не доверять, подозревая в том хитрость, посредством которой по его движениям хотят открыть цель заговора, и не пошел. Когда собрались все три полка, солдаты кричали «ура» и почитали уже все конченным и просили целовать руку императрицы; тогда она, укротив сей восторг, милостиво представила им, что в сию минуту у них есть другое дело. Орлов бежал к артиллерии, войску многочисленному, опасному, которого все почти солдаты носили знаки отличия за кровавые брани против короля Прусского. Он воображал, что звание казначея давало ему столько доверенности и они тотчас примутся для него за оружие; но они отказались повиноваться и ожидали приказания от своего генерала.

Это был Вильбуа, французский эмигрант, главнокомандующий артиллерией и инженерами, человек отличной храбрости и редкой честности. Любимый несколько лет Екатериной, он надеялся быть таковым и впредь; посредством его даже во время немилости доставила она Орлову место казначейское, столь полезное своим намерениям. Но Орлов, без сомнения, желая разорвать его связь с императрицею, не включил его в число заговорщиков. Он работал в это время с инженерами, когда один из заговорщиков объявил ему, что «императрица, его государыня, приказывает ему явиться к ней в гвардейские караулы». Вильбуа, удивленный таким приказанием, спросил: «Разве император умер?» Посланный, не отвечая ему, повторил те же слова, и Вильбуа, обращаясь к инженерам, сказал: «Всякий человек смертен» — и последовал за адъютантом.

Вильбуа, до сей минуты ласкавший себя надеждою быть любимым, приехав в казармы и видя императрицу, окруженную сею толпою, с смертельною досадою чувствовал, что столь важный прожект произвели в действо, не сделав ему ни малейшей доверенности. Он обожал свою государыню и, притворно или действительно извиняясь пред нею в затруднениях, которые представлялись ему при осуществлении ее предприятия единственно потому, что по несчастию не имел участия в ее тайне, старался чрез то упрекать ее: «Вам бы надлежало предвидеть, государыня», — прибавил он, — но она поспешила прервать его и отвечала ему со всею гордостью: «Я не за тем послала за вами, чтобы спросить у вас, что надлежало мне предвидеть, но чтобы узнать, что хотите вы делать?» Тогда он бросился на колени, говоря: «Вам повиноваться, государыня», — и отправился, чтобы вооружить свой полк и открыть императрице все арсеналы.

Из всех известных людей, которые были преданы императору, оставался в городе один только принц Георг Голштинский, его дядя. Адъютант уведомил его, что в казармах бунт; он поспешно оделся и тотчас был арестован со всем семейством.

Императрица, окруженная уже десятью тысячами человек, вошла в ту же самую карету и, зная дух своего народа, повела их к соборной церкви и вышла помолиться. Оттуда поехала она в огромный дворец, который одной стороной стоит над рекой, а другой обращен к обширной площади. Сей дворец, сколь возможно, был окружен солдатами. При концах улиц поставлены были пушки и готовы фитили. Площади и другие места были заняты караулами, и чтобы не допустить ни малейшего сведения императору о происходившем, то поставили отряд солдат на мосту, ведущем при выезде из Петербурга на ту дачу, где был император, но было уже поздно.

В целом городе один иностранец выдумал уведомить императора — это был некто Брессан, урожденный из княжества Монако, но воспитанный по-французски, почему и выдавал себя в России за француза, чтобы иметь лучший прием и покровительство; человек умный и честный, которого император принял к себе в парикмахеры, чтобы возвести его на первые степени счастия, и который, по крайней мере, в сем случае оправдал своею верностью высшую к нему милость. Он послал ловкого лакея в крестьянском платье на деревенской тележке и, не смея полагаться в такую минуту ни на кого из окружавших императора, приказал посланному своему вручить лично ему свою записку. Сей мнимый крестьянин только что проехал, когда заняли солдаты мост.