Читать книгу "Победоносцев. Вернопреданный - Юрий Щеглов"

Василий Розанов считал, что весь талант Победоносцева ушел в отрицание, в мертвящую работу. Происхождением революция обязана его деятельности в эпоху Александра III. Розанов будто не заметил разгула террора, который разорвал на части освободителя крестьян. Не винтовкой и штыком, между прочим, не бомбой и пулей он их освободил, а единым росчерком пера. Для меня лично как автора этого психологического этюда крайне неприятен факт, о котором, однако, я не могу умолчать. 16 марта 1907 года, через неделю после кончины Константина Петровича, в «Санкт-Петербургском русском собрании» погромщик — иначе его не назовешь! — Владимир Митрофанович Пуришкевич, лидер крайних правых в государственных думах, создатель «Союза Михаила Архангела», один из убийц Распутина, в своей речи назвал покойного обер-прокурора великим прозорливцем, предсказавшим будущее, И сегодня работы Победоносцева «Московский сборник», особенно «Великая ложь нашего времени» и другие с каждым днем резче входят в интеллектуальный быт современной России. Куда уж тут деться от Пуришкевича. Проклятый возвращается!

Не каждое печатное слово вызывает уважение, и не каждое печатное слово заставляет обратить на себя внимание. Но есть слова, которые лучше иных отражают противоречивое отношение общества к тому или иному историческому персонажу, и очень часто полезно всмотреться в них, даже если и не разделяешь их основную направленность. Константин Петрович жил и умирал среди таких и похожих газетных слов. Они чем-то отличались от обычной публичной ругани, которая и раньше сопровождала труды и дни обер-прокурора. Вчитаемся в них медленно, строка за строкой, и тихонько перевернем страницу:

«Вдумчивый наблюдатель не назовет деятельность Константина Победоносцева иначе, как чисто революционной. Правда, он не был красным революционером… Он был белым, но на духовном облике его лежит та же [что и у красных] печать презрения к законам эволюции, тот же порыв к насильственной ломке существующего. Красные скачками идут вперед, такими же скачками он пытался гнать Россию назад. Победоносцев — человек одного тела с Робеспьером. Адвокат из Арраса, искренний враг смертной казни, чтобы спасти Францию, посылал на гильотину тысячи сограждан. Профессор из Москвы, на свой лад последователь Христа и горячий поборник русской государственности, во имя Христа душил все живое. Отрицательный полюс русской действительности, Победоносцев пошел войною на положительный, и Лев Толстой был предан анафеме: тени Джордано Бруно и Спинозы могли увидеть повторение своей истории. Монахи Соловецкого и Суздальских монастырей обратились в тюремщиков. Какие мрачные бездны таила душа этого человека, которому нельзя отказать ни в уме, ни в воле! Какая скорбь, что богатые дарования были направлены в сторону разрушения!.. Никогда не стеснялся Победоносцев в поругании идеалов. Перелистайте «Московский сборник», произведение пера бывшего обер-прокурора Синода: в злобе и отрицания тут превзойден сам Мефистофель. Рухнул дуб, под ним не будут больше застаиваться ядовитые испарения, в страхе бежит зверь, находивший здесь себе логовище…» Кто же ближе к истине — Пуришкевич и Менделеев или Розанов, назвавший «Московский сборник» грешной книгой, и Николай Бердяев, сравнивавший Победоносцева с Лениным и утверждавший, что «жизнь мира сего была пустой и злой и для Ленина, и для Победоносцева»?

Быть может, прав Александр Блок, отметивший страшную противоречивость Победоносцева, равную его любви к России: «Он дивным кругом очертил…» «Дивный круг»! Есть над чем задуматься! Поэты проницательней и философов, и политиков. Но нам-то что делать? Que faire?

В капкане мировой истории

Его жизнь намного раздвинула полувековые рамки существования России и всегда протекала в двух ее центрах — Москве и Санкт-Петербурге. Четверть века он возглавлял Святейший правительствующий синод. Никогда не удалялся от трона, от верховной власти, никогда не действовал в кулисах, никогда не занимал сомнительной должности серого кардинала, никогда не был наушником, только советчиком или — как считали — тайным правителем империи. Он не скрывал ни своих взглядов, ни своих отношений с двором и императорами — бывшими воспитанниками. Его труды и дни относятся к уникальным явлениям русского и российского бытия — к явлениям неповторимым. Вот почему отставка и уход из мира сего оказались столь болезненными и значительными.

Сейчас каждое утро он поднимался с постели и после чая и недолгой беседы с женой спускался по лестнице в кабинет, который любил и в который всегда стремился из самых дальних зарубежных поездок, из Царского Села или путешествий по стране. Иногда он работал по ночам. Литейный стихал и не издавал ни звука. Как хорошо думается в петербургском мраке при желтоватом свете одинокой свечи! Сначала он сидел за столом, потом устроил низкую парту и сидел на меховом ковре, устилающем пол. За последние двадцать лет он много сделал, много написал, и его кабинет превратился в один из могущественных центров религиозной, политической и интеллектуальной России. Ни разу правовед и юрист не занимал столь высокое и реально обладающее властью положение в гигантской стране, состоящей из двух различных кусков земного шара — части Европы и Азии.

А время, в которое он жил? Россия за тот короткий период перенесла несколько тяжелейших потрясений. Крымская война! Вспышка революционного террора! Противостояние на Балканах — Шипка и Плевна! Убийство императора Александра II! Падение Порт-Артура и Цусима! Великие реформы — и более остальных судебная — не оправдали его горячих надежд. И наконец, зловещая тень террора, которая присутствовала постоянно с начала 70-х годов и не отступала ни на шаг, иногда лишь, гонимая властью, ускользая к горизонту. Наибольшим влиянием он пользовался в царствование Александра III. Годы внешнего покоя, которые принесли царствующему воспитаннику славу Миротворца, омрачало внутреннее неустройство. Он хорошо знал, чем завершаются революции и кто приходит на смену пылким и прекраснодушным ораторам, которые обещают народам златые горы и первыми исчезают в кровавой пучине, уступая место диктаторам и не выполняя своих обещаний. Судьба династии Бонапартов тому отличное свидетельство. Окропленное кровью дитя революции, Наполеон I привел европейское отребье в Москву. Его маршалы-стервятники полвека лелеяли ненависть к России. Турция проложила Наполеону III путь в Крым. Прошло двадцать лет, и десятки тысяч русских солдат и добровольцев испустили последний вздох под градом англо-франко-сардинских пуль нового образца. Революционный бесовский террор завершился катастрофой на Дальнем Востоке и торжеством Японии. «Куропаткину Куроки на практике дает уроки по тактике…» Омерзительная строка невольно всплыла в памяти. А ведь Куропаткин талантливый военачальник!

Он ненавидел войну, не хотел ее и стремился привить свои чувства цесаревичам. России всегда нужен мир. Война ей счастья не приносит. И двадцатипятилетний мир подготовил Россию к невиданному скачку, отправной точкой которого явились одновременно Нижегородская ярмарка и принципы русской жизни, над выработкой которых трудился он сам. Статьи из «Московского сборника» есть изложение этих исторически обоснованных принципов. Понимали ли его современники? Ни в коей мере! В книжонке какого-то Флеровского он прочел: «Горе обществу, которому для достижения прогресса остается одно — полагаться на терроризм». Но нива прогресса не может быть удобрена кровью соплеменников! В той книжонке и о нем было сказано немало гадостей. Он не обращал внимания на оскорбительные выпады. Он знал, что террор ведет к войне с внешним врагом, который будет предоставлять убежище террористам, а потом развернет наступление по всему Восточному фронту. Он не дожил семи лет до начала Первой мировой войны и десяти до Февральского и Октябрьского переворотов, но он предчувствовал, предощущал эту войну, эту гибель династии и миллионов русских на полях сражений.