Читать книгу "Церковная историография в её главных представителях с IV-го века до XX-го - Алексей Петрович Лебедев"

хочет указать такую точку зрения для историка русского, стоя на которой, вероисповедные разности не представляли бы никакого стеснения для свободного и беспристрастного суждения историка. Он говорит: «от историка требуется наивозможное беспристрастие и терпимость к вероисповедным разногласиям, не составляющим сущности христианства. Церковная история исключает, как не научное, безусловное осуждение чужого и восхваление своего, но через это она еще не сделается индифферентной относительно исповеданий. К счастью, сами иномыслящие помогают нам в решении вероисповедного вопроса в науке. Если сами католические историки и особенно католические народы своими суждениями опровергают отличительные пункты католичества; если сами протестантские историки и народы откровенно сознаются в отступлении от древних церковных форм; если в Англии, Америке (и прибавим: в Швейцарии и Германии — в последних двух странах так наз. старокатолики) тысячами собираются на митинги для рассуждений о соединении с восточной церковью, как наиболее соответствующей Христову учению и христианской древности: то церковному историку держаться в своей науке ортодоксальных, католических или протестантских взглядов было бы по меньшей мере несовременно (?) и гораздо естественнее держаться начал, к которым наклоняются в настоящее время сами иномыслящие, составляя либеральную партию в тех вероисповеданиях»[650]. Если мы правильно поняли мысль этого ученого, то он находит возможным поставить историка русского на такой точке зрения, стоя на которой он возвышался бы над всеми вероисповедными разномыслиями, — пост конечно очень почтенный; но мы не совсем понимаем тот путь, какой ведет на эту высоту. По суждению этого ученого, западная богословская литература, в своих воззрениях идущая навстречу интересам нашей церкви, и составляет то, что должно поставить историка на высоту, далекую от каких-либо вероисповедных крайностей и заблуждений. Но, к сожалению, не даром же народная пословица гласит: «чужим умом век не проживешь». Где же теперь искать ключ к беспристрастью, научности, путь к высшей точке зрения, при рассмотрении западной церковной жизни и литературы?

Нам кажется, что хотя вообще вопрос о том, в каком отношении должен стоять русский историк к западным и в особенности более серьезным между ними немецким протестантским историческим трудам сам по себе натурален и нередко задается каждым из тех, кто имеет дело с немецкой церковно-исторической литературой, но однако же лучшее разрешение его дает сама практика. Еще со времен Иннокентия Пензенского пользование трудами немецких историков проникло в нравы русских историков, и чем дальше идет с тех пор время, тем это явление становится обычным и распространенным. Но есть ли хоть малейшее основание жаловаться на нашу литературу в том, что она злоупотребляет обычаем, вредит интересам веры, церкви, духовного просвещения? Нет. Основы православия так ясны, что погрешить против них можно только сознательно, а не случайно или вследствие небрежности и неосторожности. Есть, правда, так сказать порубежныя области, лежащие между православием и протестантством, — говорим о вопросах научных, — в этих областях наука православная и протестантская работает часто довольно сходно, так что для человека с узкими воззрениями может представляться, что писатель православный отклоняется от начал своей церкви; но подобное воззрение складывается именно вследствие неясного представления о том: что составляет сущность православия и что не составляет его сущности. Например, критика церковных преданий, критика действий исторических лиц, стоящих высоко в мнении церкви, критика сочинений, уважаемых в практике церковной, но о происхождении которых могут быть неодинаковые суждения (в роде сочинений, приписываемых Дионисию Ареопагиту), — все это может казаться для иного носящим протестантскую окраску, усвоением приемов протестантской науки. Но в сущности православие, как такое, ни чуть не страдает от того, высказывается ли критика по указанным вопросам так или иначе. Оно не может считать себя солидарным со всеми преданиями церковными, со всеми суждениями, какие встречаются в практике церковной о лицах исторических, и со всеми сочинениями, которые часто без оснований приобрели вес в мире православном. Православие стоит выше фактической жизни церкви и потому оно ничего не теряет, если бы в этой фактической стороне церкви не все оставалось в том виде, как это было раньше. Г. Тернер справедливо считает «заслуживающею внимания мысль, высказанную покойным Самариным в его сочинении: Стефан Яворский и Феофан Прокопович, — а эта мысль заключается в следующем: церковь не должна отождествляться ни с какими частными богословскими воззрениями. Это дает ей с одной стороны неуклонную устойчивость неизменной истины, а с другой возможность представлять значительный простор богословскому учению, развивающемуся в её среде»[651].

Русская церковно-историческая наука, несмотря на значительную зависимость от немецкой протестантской, стоит на высоте своего призвания. Она служит интересам православного просвещения. Она достаточно ясно представляет себе то, что составляет идеал православия, и в тех вопросах, где ее могли бы сбить с толку немецкие авторитеты, выражает значительную долю самостоятельности. Остается пожелать, чтобы она, русская церковно-историческая наука, росла и крепла, не переставая питаться теми соками, какие находятся в чужой науке. Уже и теперь даже в иностранной литературе замечают, что, несмотря на свою зависимость от иностранной науки, русская богословская наука представляет больший интерес, чем римско-католическая, и с достаточной силой заявила себя научностью, проявляющеюся в отсутствии тенденций[652]. Нельзя также не пожелать, чтобы русская богословская среда еще с большим вниманием следила за развитием науки в Германии, знакомила с её лучшими произведениями публику в своих журналах, переводила то, что заслуживает внимания в ней, — в этом отношении сделано у нас очень мало. Доселешнее положение нашей науки показывает, что кроме пользы ничего не может принести нам серьезное наше знакомство с немецкой литературой церковно-исторической. Можно ручаться, что здравый смысл удержит представителей нашей науки от недостойных увлечений, как он удерживал их и доселе, несмотря на то, что им приходилось работать почти исключительно при помощи чужой науки. Чем дальше, тем меньше можно опасаться таких увлечений: наука еще более окрепнет, еще более приобретет твердости, устойчивости и самостоятельности взглядов.

Приложения

I. Древне-латинский церковный историк Сульпиций Север

Сульпиций Север, писатель конца IV и V-го века (360–420 г.), был современником блаж. Иеронима и Руфина; сначала адвокат, а потом монах и пресвитер в Аквитании (в Галлии). Он написал Священную Историю — Historia Sacra — в двух книгах, начиная от сотворения мира до консульства Стилихона, т. е. до 400-го года. Появилось сочинение в самом начале V-го века. Свящ. История, как показывает самое название, посвящена главным образом библейской истории и только частью касается истории церковной. Эта последняя первоначально не входила в план автора, и он присоединил ее только между прочим, для полноты повествования, как видно из следующих слов введения к истории С. Севера: «многие