Читать книгу "Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж"

Затем двое придворных проводят ее до дверей, и она пойдет навстречу своей судьбе, отрезанная от общения с мужским полом, будь то комнатные собачки или певчие птицы. В родильных покоях запрещалось хранить мужские портреты и даже книги с изображениями животных-самцов.

* * *

Однако перед ритуалом заточения роженицы Кромвель принес мне поистине печальную новость.

— Оно прибыло, — просто сказал он. — Мне сообщили, что прошлой ночью оно пересекло Английский канал и ныне находится в Дувре.

Не было необходимости произносить ненавистные слова: «отлучение от церкви».

— Климент подписал его две недели тому назад.

— Проклятье! Неужели не мог подождать еще пару недель? Королева удалится в родильные покои в день Успения Пресвятой Девы Марии. Но если Анна узнает об этом прежде?! Нет, необходимо помешать распространению этой новости! Крам, встречайте папского посланца, сообщите ему, что я приму его… Есть ли подходящий особняк между Лондоном и Дувром?.. В Кроули. Поспешите!

— Вам не терпится получить ваше формальное проклятие? — с удивленным видом спросил Кромвель.

Как ни странно, я не воспринимал серьезно папское отлучение.

— У Папы нет такой власти, — просто ответил я, не слишком выбирая выражения. — Он не может проклясть меня, однако взял и состряпал буллу, чтобы обеспокоить мою жену и подвергнуть опасности еще не рожденного ребенка. Отвратительный мелочный жест задиристого труса.

Так, в один неосторожный момент, я позволил себе быть честным с самим собой. Львиная доля жизненных испытаний обрушивается на нас с подобной непредвиденностью, и мы таим в душе страх, что не выдержим их.

Я быстро собрался ехать в Кроули. Жаль, из-за поездки мне не удастся посетить сегодняшний дневной прием у Анны. В зале с фонтаном, дарившим приятную прохладу в летний зной, состоится поэтическое состязание между придворными, и на десерт будет подан шербет (Крам подарил Анне рецепт), которым королева хотела удивить гостей. Напиток приправили вишнями, и она потратила уйму времени, добиваясь идеального вкуса. Я помогал ей готовить… Словом, пришлось придумать сносное оправдание для спешного отъезда. Оно не успокоило, а встревожило Анну; она поняла, что произошло нечто важное.

* * *

Мне понадобилось четыре часа, чтобы добраться до Кроули. Это был охотничий домик, обставленный очень просто. Здесь мой дед Эдуард любил отдохнуть после дневных походов со своими братьями Кларенсом и Ричардом. Мне всегда нравилось это убежище, несмотря на то что оно было свидетелем междоусобной войны. В домике царил уют; в таком месте усталый путник запросто может скинуть сапоги и всхрапнуть у камина. Именно там мы с Анной провели волнующие дни во время путешествия 1531 года, когда она уже почти пускала меня в свою спальню, но в последний момент уклонялась от объятий. Неужели с тех пор прошло всего два года?

Теперь мне предстояло принять другой вызов. Я решительно вошел в дом, радуясь, что опередил посланца Климента и получил тем самым легкое преимущество. Я оглядел зал. Как все изменилось нынче, когда кровь моя поостыла и я уже не стремился к удовлетворению пылких чувственных желаний. Глупы те, кто сравнивает военные завоевания с победами на любовном ристалище, вероятно, им не знакомо ни то ни другое.

Я успел изрядно соскучиться к тому времени, когда вдали на восточной дороге заиграл солнечный блик на чьем-то шлеме, возвестивший мне о приближении полномочного представителя Климента.

«Иноземная власть, с трудом ковыляя по английской земле, вознамерилась утвердить на ней свое влияние», — подумал я, решив, что о былой подчиненности надо забыть навсегда. Мы не будем больше кланяться перед Европой, и это обязан твердо усвоить любой преданный короне англичанин.

В мои юношеские годы все чужеземное считалось лучше английского. Артуру подыскивали невесту за морем — мол, династия Тюдоров подтвердит свой статус только после того, как один из королевских домов Европы снизойдет до брака своей дщери с английским принцем. Потому-то и прибыла к нам Екатерина, и все окрестные поселяне собрались, чтобы приветствовать испанцев, и с благоговением взирали, как они проезжали по расхлябанным осенним дорогам. И из-за того курьезного путешествия более чем тридцатилетней давности другая группа иноземцев тащится теперь по грязи, чтобы вмешаться в английские дела.

Я усмехнулся. Издалека было слышно, как тараторят итальянцы. Но нынче на дворе 1533-й, а не 1501 год. Их время прошло. Теперь я король Англии, моя жена чистокровная англичанка, и мы правим народом, гордящимся своими традициями.

Посмеивающиеся папские попугаи подъехали к входу в охотничий домик и с суровым, пренебрежительным видом расселись в ожидании приема.

Я оценивающе рассматривал этих хитрецов. Сначала враждебно, потом недоуменно. Неужели перед такими вот посланцами я столь долго испытывал благоговейный трепет? Каким же ослом я был!

Их глава в грязном дорожном платье, измученный до отупения, протянул мне папский свиток с бесцеремонностью фермера, предлагающего на базаре колбасу. Несомненно, он получил иные инструкции, но откровенная непритязательность дома и отсутствие придворной свиты позволили ему с легкостью забыть о протокольных церемониалах.

Я небрежно принял послание, демонстративно развернул его и прочел с полнейшим равнодушием.

Оно не могло встревожить меня. Я знал, вернее, был убежден, что Климент (урожденный Джулио де Медичи) являлся не подлинным наместником Христа, а всего лишь заблудшим епископом. Он вовсе не был облечен высшей властью. Отстаивая свою правоту, я поставил на кон мое королевство, мою душу. Не помню, колебался ли я хоть мгновение, прочитав текст отлучения?

Именем Господа Всемогущего, Отца, Сына и Святаго Духа, и благословенного апостола Петра, первого епископа и всех святых, наделивших нас властию, утверждающей и отпущающей на Небесах и на земле, мы лишаем христианского благословения Henricus Rex, а также всех его сторонников и подстрекателей, причастившихся от Плоти и Крови нашего Господа, мы изгоняем его из общества христианского, отлучаем его от груди нашей Святой Матери Церкви на Небесах и на земле, мы предаем его анафеме и осуждаем его на вечные муки в огне с Сатаной, и падшими ангелами, и со всеми грешниками до тех пор, пока он не разорвет дьявольские путы и не удовлетворит Церковь своим покаянием; мы предаем его Сатане, дабы умерщвлять плоть его и спасти душу его в Судный день.

Тот, кто осмелится пренебречь нашим решением, да будет проклят ко дню пришествия Господа и да займет он и его пособники должное им место рядом с Иудой Искариотом.

И да будет так. Аминь.

Это омерзительное послание предназначалось исключительно для повержения в ужас его жертвы. Но я знал — оно неправомерно. Я знал это точно. Я не почувствовал себя отлученным от Господа. Совсем наоборот. Я ощутил новую близость Божественного присутствия, Божественного одобрения.

Климент был глупцом. Политическим глупцом. Только и всего.