Читать книгу "Пуля для карателя - Александр Тамоников"

Здание штаба напоминало взорванный муравейник. Бегали порученцы, трещали печатные машинки. Солдаты вытаскивали из складских помещений тяжелые оцинкованные ящики. «Пришло то время, когда у нас не осталось времени», — как заметил вчера не без юмора лейтенант Уде. Это еще не было эвакуацией, сдавать без боя Варшаву никто не собирался. Сколько усилий предприняли, чтобы подавить восстание Армии Крайовой! И все же состояние было подвешенным, в воздухе незримо что-то витало. Приходили разведданные, что в войска 1-го Белорусского фронта, оседлавшие восточные пригороды Варшавы, поступают боевая техника и людские резервы. Раньше этого не было, и немцы спокойно себя чувствовали. Теперь же что-то назревало, в ближайшую неделю-две могли начаться полномасштабные военные действия. Несколько месяцев Красная армия стояла в правобережье, отбивая вялые контрудары гитлеровских войск. У Советского Союза имелось ВСЕ для дальнейшего наступления, но в связи с продвижением на запад коммуникации удлинились, тылы отставали, цвела неразбериха, усугубленная деятельностью диверсантов. У немцев, наоборот, коммуникации сократились, но исчерпались резервы, и приходилось лишь манипулировать тем, что имелось в наличии, не гнушаясь частями коллаборационистов (зачастую последним отребьем). К тому же восстание еще не полностью подавили — в городе оставались очаги сопротивления, порой охватывающие целые районы…

Утро выдалось мрачным, неласковым. Мотоциклист у крыльца заливал остатки масла в свою машину — сцеживал последние капли из канистры. Ресурсы иссякали, свежих поступлений не было. Для великой Германии, ввиду блокады нефтеносных районов, наступала эра синтетического бензина, ездить на котором было пыткой и проклятьем. Автоматчики отдали честь, Венцель небрежно козырнул в ответ. Шитов наступал на пятки, боялся, что остановят. Они шли в противоположную сторону от главного крыльца — по узкой дорожке, очищенной от мусора. Слева высились развалины, там же — небольшой чахлый скверик. На уцелевших лавочках курили штабные работники. Невесело смеялась женщина в эсэсовской форме — вполне миловидная шатенка в узкой форменной юбке и «Вальтером» на ремне.

Венцель неторопливо шел по аллее. У зеленых насаждений неплохо дышалось, здесь не чувствовалась повсеместная гарь. Шитов тащился сзади, косясь по сторонам.

— Скоро все для вас кончится, Николай, — уверил Венцель, — часок — и ступайте отдыхать. Полагаю, свой посильный вклад в дело нашей общей борьбы вы внесли.

— Не собираюсь долго отдыхать, герр гауптман, — проворчал Шитов. — Не понимаю, как так вышло, что большевики нас теснят. Согласен, это временное явление, мы скоро сгруппируем силы, а они критически растянут свои тылы, утеряв возможность обеспечивать себя всем необходимым, — в этот момент мы и нанесем удар возмездия, который станет переломным в войне. Хотите — верьте, герр гауптман, хотите — нет, но я действительно в это верю и хочу принять свое скромное участие…

— А вы молодец, — вновь похвалил Венцель. — Признаюсь честно, я поражен, господин Шитов. В школы абвера отбирали не всех, кого попало, — учитывали лояльность фюреру, личные качества, ум, физические способности. И все же по окончании чуть не половина при первой же возможности перебегала к Советам, вымаливала прощение. Другие погибали, едва оказавшись за линией фронта, третьих хватали, расстреливали, бросали за решетку или заставляли вести двойную игру. А вы прошли через все горнила, не утратили верность нашему делу, а только закалились и снова рветесь в бой. Это заслуживает высокой похвалы и уважения, господин Шитов. У вас персональные счеты к большевикам? Вы ведь кадровый военный?

— Да, окончил военное училище в Москве, — без охоты поделился Шитов. — После армии решил, что военный образ жизни мне подходит… Семья была, жена молодая, красивая, служил в Подмосковье — дали двухкомнатную квартиру в общежитии военного городка, все обставили… Загуляла, стерва… Особиста себе нашла, энкавэдэшника хренова… Сначала тишком встречались, потом вообще страх потеряли, на людях стали появляться. Она аж цвела и пахла, совсем бабе крышу снесло… Ну и поскандалили однажды, припечатал ей так хорошо, что сияла фонарями под каждым глазом… А год был не какой-нибудь, а 38-й, мать его… Задержание, предъявили обвинение — дескать, участвовал в какой-то троцкистско-террористической группе. Я и слов-то таких не знал… Тот самый особист меня и допрашивал — Кальман Борис Яковлевич, как сейчас эту гниду помню. Рослый такой, весельчак, член ВКП(б) с 33-го года… Еще смеялся, гад, на допросе: ну что, Николай Петрович, не передумал вступать в партию? Потом сообщил эдак доверительно: мол, все в его власти, снимаем обвинения за отсутствием состава преступления, валишь из Подмосковья, к чертовой матери, и чтобы близко не подходил к Анастасии Федоровне своей разлюбезной. А прямо завтра — заявление о разводе на стол в загсе — мол, я прослежу… Этого гада через полгода, кстати, тоже арестовали и на Колыму отправили — далекие окраины осваивать. — Шитов оскалился. — Но я уже служил под Витебском, жил в офицерском общежитии… Видать, пятно осталось, что был под арестом, чурались меня, гнобили, только к лету 41-го старлея дали — дальше просто неприлично стало… Первые дни войны — ваши гнали через всю Белоруссию, «котел» за «котлом», командование корпуса бросило солдат подыхать в болотах под обстрелами, а сами с чемоданами в обнимку — в «эмки», да за линию фронта. Этих тоже надолго запомнил: комкор Потапов и член Военного совета Тушинский Лев Аркадьевич… Ненавижу с тех пор лютой ненавистью коммунистов, жидов и всю власть их тошную!..

— Так вы не идейный, — усмехнулся Венцель. — Отомстить решили?

— И это тоже, — согласился Шитов. — Почему это не идейный, герр гауптман? — спохватился он. — На дух не выносить большевистскую власть — чем плоха идея?

— Идея, вы правы, достойная, — сухо засмеялся Венцель. — Нам налево, Николай Петрович, почти пришли.

Дорожка раздваивалась влево и вправо, упираясь в забор. Направо — охраняемые подвалы бывшего банка. С обратной стороны — ничего, кроме парочки разрушенных многоэтажек. Справа от тропы — забор, слева груды битого камня, зияющий проход в помещения первого этажа — без окон, без дверей. Людей здесь не было. Сзади тоже никого, сквер пуст, активность у казематов заслоняла неработающая трансформаторная будка. Гауптман зашагал по дорожке влево, Шитов машинально свернул за ним.

— Здесь ближе, господин Шитов.

— Да все в поря… — И Шитов икнул, когда доселе мирный собеседник вдруг резко шагнул назад, повернулся одновременно с выпадом ножа! Тонкое лезвие вошло в живот, и грубая сила потащила Шитова с тропы в развалины. Он не мог сопротивляться, только пучил глаза и беззвучно шлепал губами. Венцель краем глаза отслеживал обстановку — пока никого, дай бог, чтобы и дальше… Нож пронзил живот до рукоятки, Шитов вцепился ему в руку, машинально хотел вытащить, хотя вытаскивать ни в коем случае нельзя, тогда всего кровью зальет! Ноша была строптива, неудобна, гауптман отдувался, обильно потел. Попробуй потащить такого борова одной рукой! Венцель вволок его в развалины, мимо массивных опорных столбов — и с силой отбросил от себя. Шитов катался по каменной крошке, держась за живот, из которого фонтаном била кровь. Кровь пошла и из горла. Венцель схватил его за ноги, потащил дальше, в темноту руин, бросил за горкой кирпичей и только там, переводя дыхание, опустился на корточки. Но услуги постороннего уже не требовались, умирал Шитов самостоятельно.