Читать книгу "У любви пушистый хвост, или В погоне за счастьем - Ольга Гусейнова"

— Дарья, Мира, подите сюда, быстро! — радостно позвала Раная, и в комнату тихонько зашли две женщины. — Нужно ребятишек утеплить, да переодеть Ринку, а то наша повитуха уже с ног валится!

Смотреть на то, с какой любовью и заботой женщины этого семейства взялись возиться с новорожденными и родственницей, доставило мне редкостное удовольствие. Они словно озарили все вокруг светом любви и счастья, изливая его на детей и Рину, давшую им жизнь. А какая благодарность мне светилась в их глазах! Говорят, гиены с виду скупые до чувств, мало кого из чужаков допускают в свои стаи, но родственные связи чтят высоко.

Рина, стоило разрешиться от бремени, заснула как убитая. Слишком тяжело ей пришлось, но сон лечит, и снадобья помогут быстрее набраться сил. Тем более эти отзывчивые родственницы возьмут на себя заботу о младенчиках.

— Сколько же тебе лет, девочка? — заглянула мне в глаза Раная, когда я устало привалилась спиной к стене рядом с лавкой, на которую она, наконец, села.

— Двадцать три, ама Раная.

И сама старушка, и суетящиеся рядом оборотницы удивленно замерли и уставились на меня, подозрительно потянув носами.

— Какая же ты лу? Ты, почитай, взрослая ама Савери, но по-прежнему носишь плат? — прищурилась Раная.

— Так вышло, что…

Мой неуверенный лепет прервала одна из них, Дарья, кажется:

— Дак понятно почему, видно клан твой знахарку бережет от чужаков. А так-то, кто подумает, что малолетка несозревшая может быть сильной повитухой, да еще и травницей доброй?

За ней высказалась Мира:

— Или муж ейный ревнивец, вот и хоронит от нескромных взглядов. Вон весь день под дверями прокараулили…

Я удивленно посмотрела на Ринкину родню, отлепилась от стены и выглянула в коридор. Там, как и сама только что, прислонившись к стене, стоял Маран. Поймав его мрачный взгляд, буркнула через плечо:

— Незамужняя я. Работы слишком много.

Закрыла дверь, собрала свои баночки-скляночки, проверила спящую мамочку. От нее шел хороший, здоровый дух, так что я совсем успокоилась и пообещала старой Ранае, забирая корзину:

— Утром зайду, проверю их.

Она смотрела на меня грустным, все понимающим взглядом; мерно качая правнучку, кивнула и тихо поблагодарила:

— Низкий поклон тебе, дочка, за моих родных. Прости ты нас всех, грешных. Поверь, так часто бывает, когда к доброму привыкают — начинают спрашивать с него слишком много.

Я хмыкнула и улыбнулась:

— Вы правы, ама, но добро на то и добро, чтобы дарить его, когда потребно, нуждающимся.

Старушка кивнула, а потом, с хитринкой усмехнувшись, заметила:

— Добро должно быть умным и с кулаками, чтобы за себя постоять.

— Оно постарается! — хихикнула я и, уже взявшись за дверную ручку, повернулась и строго наказала: — Если кто-то из моих спутников выставит вам счет за эту работу, скажите, что ваш счет оплачен.

Дарья с Мирой охнули радостно, ведь видно по ним да по обмолвкам, что не от хорошей жизни они родной край покинули. А Раная прошаркала ко мне, поманила рукой, чтобы я наклонилась, и с благодарностью поцеловала в щеку:

— Запомни, лу Савери, добро, бескорыстно сделанное, всегда возвращается к своему владельцу сторицей. Вот и к тебе вернется счастьем и удачей в заветный час.

Я вздохнула. Устало улыбнувшись, подтянула повыше корзину и, не прощаясь, зевая во весь рот, поплелась под присмотром Марана спать, отметив, что скоро будет светать.

Глава 6

На крыльце я зажмурилась от яркого, слепящего солнца. Ржание лошадей, крики, суета. Утро давным-давно наступило, и мы бы уже были в пути, если бы Маран не согласился задержаться, чтобы я еще раз проверила чудом выжившую молодую мамочку с ребятишками. После встречи с которыми меня распирало от счастья и довольства. Я снабдила не менее довольную и весьма благодарную Рину сборами и укрепляющей настойкой, неспешно собралась, радостно напевая себе под нос, позавтракала и — готова была обнять весь мир. Ведь Фарн велик и прекрасен, особенно ясным весенним утром, и так милосерден к своим детям.

Восторгалась и ликовала я недолго, ровно до того момента, как увидела, что наш обоз увеличился на четыре телеги, груженные вяленой рыбой и солониной, от которых шел крепкий, характерный дух. Мало того, рядом с телегами Маран разговаривает с незнакомыми гиенами. И те ему явно не нравятся, потому что у него, того и гляди, шерсть на загривке встопорщится от злости. Вон уши как прижал к макушке.

Чем же не угодили гиены нашему голове? Может, это торговцы, которые хотят под нашей защитой добраться до столицы?

— Лу Савери, иди, — проворчал Вит, забирая у меня из рук знахарскую корзину, — садись уже.

— Ата Вит, а кто это такие? — полюбопытствовала я.

Старый песец раздраженно дернул круглыми серыми ушами и поморщился:

— Швартовские разумники решили выгадать на охране и «доверили» доставить свою дань князю нам. Вот наглое песье племя, хоть плюй в глаза! Только возницы едут, да оно и понятно почему.

— Почему, ата? — догнала я Вита и, заглядывая ему в лицо, шла рядом, привычно поправляя плат на голове, чтобы концы не мешались.

— Шварт сильно пострадал в войну, обнищал дальше некуда. Об том все знают, засим много отсюдова не ждали.

— Но ведь…

— Они четыре телеги вяленой и сушеной рыбы собрали, бочки с солониной и жиром. И девицу… какую уж нашли… Видно, всем миром собирали дань, чтоб за ту девицу им хвосты не пооткручивали…

Вит похлопал по крупу лошадь, поставил на козлы мою корзину и занялся подпругой. Я подождала чуток, надеясь узнать, за что местным грозит без хвостов остаться. А потом осторожно спросила у молча пыхтевшего Вита:

— Так они что? Не нашли ни одной? Даже несозревших нет?

— Нашли! — рыкнул у меня за спиной Маран, заставив подпрыгнуть от неожиданности. — Псы шелудивые! Главное условие князя гиены соблюли: девица — родственница из ближнего наследуемого круга главы клана. Его племянница! Но, видать, почуяли, что по краю идут, вот и собрали все, что удалось, в приданое…

Я изумленно посмотрела на Марана: отчего это он слишком недовольный чужой данью и девицей? Не ему, в конце концов, собирали. Поймала его злой взгляд, проследила — и уставилась на женский зад, обладательница которого с азартом рылась в старой рассохшейся телеге с грудой какого-то хлама и рванья. Ну ничего себе повадки у нее!

Швартовская девица, надо думать, что это она, оделась весьма странно, если не сказать больше. Все-таки племянница здешнего главы и ко двору едет. Видно, семья ее совсем до ручки дошла. На крепких ногах высокие, заношенные едва не до дыр ботинки, выглядывающие из-под видавшего лучшие времена, вылинявшего до непонятного цвета сарафана. Поверх старенькой душегреи спускается до пояса белая толстая коса.