Читать книгу "Память без срока давности - Агата Горай"

Не издавая ни звука, я жмусь к маме, цепко обхватывая одну из ее ног руками. В сравнении с моей хваткой медвежий капкан ничто.

Сухо распрощавшись с бабушкой Ниной, мы не спеша движемся к курящему в стороне папе.

О том, как прошел день у бабушки, родителям я не обмолвилась ни словом. Израненные колени объяснила просто – поиск приключений на задницу не обходится без боевых ранений, чего было достаточно.

С того самого дня я люто ненавидела свою стальную бабку и всякий раз, как родители порывались снова воспользоваться ее услугами няни, устраивала страшные истерики. Мама до сих пор не в курсе, по какой причине ее ангельское дитя при упоминании о выходных у бабули падало животом на пол и, рыдая взахлеб, колотило кулачками по полу. Не знаю, прибегала ли к подобным методам воспитания бабуля, когда растила мою мать, но то, что мама сбежала от ее опеки в брачную жизнь, точно не от хорошей жизни – факт. Загадкой остается следующее – как у настолько бессердечной женщины могла вырасти чрезмерно сердечная дочь?

Двадцать восьмого мая тысяча девятьсот девяносто четвертого года бабушка Нина скончалась от обширного инфаркта, сама того не желая сделав мне к седьмому дню рождения бесценный подарок. Как же я была счастлива от того, что плясать пришлось не на собственных именинах, а на похоронах женщины, в которой ненависти было побольше всего прочего. Патологоанатом после вскрытия заявил моей маме: «Ваша мать была полностью здоровой женщиной, но ее сердце изношено так, будто оно поддерживало жизнь не одного, а десяти курильщиков-алкоголиков. Странно все это». А я не находила в этом ничего странного, как и мама, – обида, ненависть, злость копились слишком долго в закромах бабулиного органа. В этом мнении мы с мамой схожи, вот только она не умела и не хотела забывать старые обиды, разочарования и предательство, а я не могла забыть.

* * *

Как любую другую отдельно взятую семью, мою не обходили стороной ни беды, ни радости. Случалось всякое, но до своего тринадцатого дня рождения я изо всех сил старалась жить как все дети – беззаботно и счастливо. Обо мне давно позабыли журналисты, а от своих сверстников внешне я ничем не отличалась. Самая обычная девчушка с самыми обыденными проблемами и заботами, разве только с необычным звоном и давлением в мозгу, но кто это мог видеть?

Лучших друзей и подруг у меня не появилось, но я охотно проводила время во дворе с соседскими ребятами: прыгая через скакалку, пиная мяч, рисуя на асфальте мелом, а зимой пропадая на заснеженных горках. Я старалась играть со всеми, кроме Зои, которой я так и не смогла простить испорченного сарафана, уничтоженных раскрасок и собственных слез. Да, впрочем, и она не настаивала на нашем общении, а обзавелась щенком. Всякий раз, когда я играла во дворе в компании пяти-шести человек, Зоя в стороне возилась со своим Булем (с фантазией, скажем прямо, у моей бывшей подружки всегда были проблемы: назвать американского голубого питбультерьера Булем – оригинально). Если же, выйдя во двор, я замечала в компании ребят Зою – оставалась дома. Не могла я списать детскую обиду на «не со зла», а всякий раз, как наши с Зоей пути пересекались, остро чувствовала, как по моим венам вместо крови начинает течь обида и ненависть, а на животе расползаются проклятые чернильные пятна.

Иногда я просто сидела на веранде и наблюдала за соседями. Тетя Лан и дядя Хонг часто дружно хлопотали у своего дома. Дядя Хонг чинил забор, а тетя Лан возилась с цветочными клумбами под окнами дома. Бывало, кто-то из них сгребал в аккуратные кучки опавшие листья, а кто-то поджигал и руководил процессом сожжения. Они регулярно наводили у дома порядок, суетились в саду, занимались мелким ремонтом фасада и делали это с улыбками на лицах, будто нет большего счастья на земле. С легкой завистью я смотрела на них и пыталась понять – правдива ли их семейная идиллия или это очередной взрослый маскарад?

Дни медленно складывались в месяцы: зима, весна, лето, осень – все банально и вполне естественно. Родители время от времени ссорились, Клавдия подрастала, крепла, и проблем со здоровьем у нее становилось значительно меньше. Папа трудился на пилораме и пил. Мама изо всех сил старалась играть роль хранительницы домашнего очага. Я… В моей жизни до января две тысячи первого было все ровно. А потом у меня просто не стало жизни.

БУЛЬ

1 января 2001 года (восьмой класс, тринадцать лет)

Первое января две тысячи первого настало, несмотря на всевозможные пророчества о конце света.

Как повелось со встречи девяносто восьмого, новый век я встретила в собственной комнате у маленького, но личного телевизора. Отец помогал кому-то строить баню, и с ним рассчитались не только деньгами, но и стареньким телевизором. Папа, само собой, собирался поставить честно заработанную технику в собственной спальне, но мама была категорически против: «Не хватало еще, чтоб ты и в нашей кровати валялся с банкой пива и чипсами!» Так и вышло, что я неожиданно выиграла в лотерею, даже не купив билет.

Родители прощались со старым годом тоже традиционно – сидя за праздничным столом в гостиной. С ними была и Клавдия, привычно для девочек нашей семьи наряженная в праздничное платье ядовито-розового цвета и бледно-розовый бант размером с ее голову. Практически сразу после боя курантов сестра отправилась спать. Мама с папой отрывались до рассвета. Они редко позволяли себе расслабляться до беспамятства, но новогодняя ночь входила в те несколько счастливых дат, когда они позволяли себе забыть о всех разногласиях и просто наслаждались моментом. Я слышала их глупые смешки до трех ночи, а потом отключилась.

В розовой плюшевой пижаме с капюшоном, согревавшей всю меня с головы до пят, я тихонько крадусь на кухню, чтобы заварить себе чай и слопать на завтрак кусок новогоднего торта, но остаться незамеченной у меня не выходит.

– О-о-о, Лизка, – отец в одних семейках валяется на диване за праздничным столом. – Доча, а подай-ка папке холодненькой водички, а еще лучше – пивка.

Отец выглядывает в мою сторону с одним прищуренным глазом, жадно облизывается и потирает рукой голову.

Иду на кухню, ставлю на плиту чайник и, раздраженно выдыхая, заглядываю в холодильник.

– Здесь нет пива. Воду давать?

– Не-е-е, водой делу не поможешь.

Я зло хлопаю дверцей, прекрасно понимая, что последует за этой фразой.

– Доча, сгоняй тогда в магаз, не дай папке подохнуть.

Вытаскиваю из одного из кухонных шкафчиков пол-литровую чашку и громко ставлю ее на стол. Ну почему всегда происходит одно и то же? Ну неужели нельзя затариться пивом накануне, ведь знает, что с утра будут гореть трубы?

За последние годы у меня вообще сложилось впечатление, будто меня родили только потому, что не могли найти никого подходящего на бесплатную должность «куда пошлют». Дождь, снег, град, камни с неба – папе или маме что-то понадобилось. «Лиза, сгоняй в лавку». Черт! Вам нужно – вы и топайте! Но я слишком мала для подобных ответов, и приходится молча исполнять родительскую волю.