Читать книгу "Линкольн в бардо - Джордж Саундерс"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чтобы тебя трогали с такой любовью, с таким чувством, словно ты все еще…
Здоров.
Словно ты все еще стоишь любви и уважения?
Это воодушевляло. Вселяло в нас надежду.
Возможно, мы были не так уж не достойны любви, как уверовали.
Пожалуйста, поймите меня правильно. Мы были матерями, отцами. Мужьями много лет, важными людьми, которые пришли сюда в тот первый день в сопровождении таких громадных и печальных толп, что, пытаясь протиснуться вперед, чтобы услышать выступающих, люди так повредили ограду, что она уже не подлежала восстановлению. Мы были молодыми женами, попавшими сюда после родов, лишенными нашей стыдливости невыносимой болью этого обстоятельства, оставившими мужей, столь в нас влюбленных, столь измученных ужасом этих последних мгновений (они представляли, что мы провалились в ужасную черную дыру разлученные болью с самими собой), что уже больше были не в силах никого полюбить. Они были неловкими мужчинами, тихо довольствовались жизнью, и в нашей первой юности научились понимать нашу непримечательность и весело (словно смущенно приняв на себя тяжелое бремя) изменили наши жизненные приоритеты: если нам не суждено стать великими, то мы будем полезными; будем богатыми, и добрыми, и потому способными творить добро — улыбаясь, засунув руки в карманы, наблюдая за миром, который мы немного улучшили, проходя мимо (этот никчемный поначалу дар нашел себе применение; это знание втайне было оплачено). Были обходительными, любящими пошутить слугами, которых любили наши хозяева за одобрительные слова, что мы выдавливали, когда они отправлялись в путь в дни, наполненные смыслом. Были бабушками, терпимыми и откровенными, знавшими некоторые темные тайны и по своему характеру не склонными к осуждению, даровали безмолвное прощение и, таким образом, впускали солнце. Я вот что хочу сказать: с нами считались. Нас любили. Мы были не одинокими, не потерянными, не капризными, но мудрыми, каждый или каждая на свой манер. Наш уход принес боль. Те, кто любил нас, сидели на кроватях, опустив голову на руки, уронив лицо на столешницу, издавая животные звуки. Нас любили, говорю я, и люди, вспоминая нас, даже много лет спустя, улыбались, на миг светлея от воспоминания.
И все же.
И все же никто никогда не приходил сюда обнять кого-нибудь из нас, произнося нежные слова.
Никогда.
И вскоре мы, как море, окружили каменный белый дом.
И протолкавшись вперед, выспрашивали у мальчика подробности: Что он чувствовал, когда его так держали? Правда ли, что посетитель обещал вернуться? Не подавал ли он каких-нибудь надежд на изменение сущностного положения мальчика? И если подавал, то не может ли эта надежда распространяться и на нас?
Чего мы хотели? Мы хотели, чтобы парнишка увидел нас, думаю я. Мы хотели его благословения. Мы хотели знать, что это явно зачарованное существо думает о наших собственных причинах, побуждающих нас остаться.
Если говорить по правде, то здесь среди многочисленных присутствующих не было ни одного — даже среди самых сильных — кто не испытывал бы некоторых сомнений касательно мудрости его или ее выбора.
Внимание и любовь этого джентльмена улучшило наше представление о мальчике, мы обнаружили, что ищем хотя бы малейшей возможности сблизиться с ним.
С этим новоявленным принцем.
Вскоре очередь жаждущих поговорить с парнишкой вытянулась по дорожке до коричневого, построенного из песчаника дома Эверфилда.
Я быстро.
Сомневаюсь.
Но миссис Бласс, прошу вас. Все получат…
«Раз на святки папа возил нас на замечательный деревенский праздник». Кхе-кхе.
Пожалуйста, не толпитесь. Просто стойте в очереди. Обслужат всех.
Она ноет и ноет и всегда должна быть первой. Во всем. Чем, скажите мне, она заслужила такое…
Вы можете кое-чему у нее поучиться, миссис Бласс. Посмотрите на ее осанку.
Как она спокойна.
Какая у нее чистая одежда.
Джентльмены?
Если позволите?
Раз на святки папа возил нас на замечательный деревенский праздник. Над дверью мясной лавки висел превосходный навес из мясных туш: олень с торчащими потрохами, прикрепленными проволокой к шкуре, словно громадные ярко-красные гирлянды; фазаны и селезни висели головами вниз с крыльями, распростертыми с помощью провода в фетровой обмотке, обмотка подбиралась в цвет соответствующим перьям (это они сделали очень умело); по обе стороны двери стояли поросята, а на них, словно маленькие всадники, сидела дичь, все это украшено зеленью и обвешано свечами. На мне было белое. Я была хорошенькой девочкой в белом, длинная коса висела сзади, и я специально покачивала ею, вот так. Мне не хотелось уходить, и я стала беситься. Папа, чтобы меня успокоить, купил оленя и позволил мне помочь ему привязать его к задку нашей телеги. У меня и теперь это перед глазами: деревня остается позади в предвечернем тумане, с безжизненного оленя капает кровь, оставляя след, на небе мерцают звезды, бегут ручейки и журчат под нами, когда мы проезжаем по стонущим мостикам из свежесрубленных деревьев, мы едем домой мимо собравшихся…
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Линкольн в бардо - Джордж Саундерс», после закрытия браузера.
