Читать книгу "Клеопатра, или Неподражаемая - Ирэн Фрэн"

Клубок ненависти и преступлений запутывался все больше; жестокости громоздились одна на другую, и этому, казалось, никогда не будет конца. Из двух Клеопатр та, что звалась Великолепной, имела лучшую реакцию, да и вообще была более предприимчивой; ей удалось схватить сестру. В момент, когда пленницу уже готовились убить, она сумела бежать и укрыться в храме. Однако Лагнды никогда не меняли планов ни из-за сакральности места, ни из-за права убежища: Клеопатра Великолепная велела своим людям войти в священную ограду. Беглянка приковала себя цепями к алтарю. Ей отрубили кисти рук; она взвыла от боли и разразилась проклятиями. Но ничто уже не могло ей помочь: ее выволокли из храма и предали казни.

Подействовали ли ее проклятия, как полагали некоторые, или же то, что произошло дальше, было логичным следствием бурных и опасных жизненных перипетий, которые всегда нравились дочерям Лагидов? Во всяком случае, менее чем через год Клеопатра Великолепная пала жертвой новой вендетты: ее настиг и уничтожил овдовевший супруг убитой ею сестры.

* * *

Наконец, была еще самая лицемерная из всех представительниц династии, старшая дочь Клеопатры-Сестры, Клеопатра Божественная, которая в двадцать лет стала вдовой убитого сирийского царевича и чей второй супруг, тоже сириец, попав в плен к парфянам, оказался человеком настолько дурно воспитанным, что после двенадцати лет пребывания в плену решил вернуться домой. Все эти годы Божественная с удовольствием управляла страной своего мужа. Она успела еще раз выйти замуж и похоронить третьего супруга-царевича; потом, как кажется, воспылала страстью к юношам и наслаждалась всеми прелестями вновь обретенной свободы. Поэтому, когда вернулся ее второй муж, она закрыла перед ним ворота города, сделала человеком вне закона в его собственной стране, и в результате он попал в руки своих врагов, которые предали его смерти согласно местным обычаям, то есть после долгих и изощренных пыток. Навсегда избавившись от его посягательств, Божественная могла теперь заняться другими людьми, которые мешали ей спокойно царствовать, — прежде всего, естественно, собственными сыновьями. Старший имел наглость появиться в ее присутствии с царской диадемой на голове — она убила его в тот же миг, собственноручно спустив с тетивы стрелу; когда же второй, любимый сын в свою очередь дал ей понять, что тяготится ее назойливостью, она на некоторое время стала ласковой и покорной, но вскоре, сочтя, что комедия слишком затянулась, решила положить ей конец. Царица перешла к действиям в тот день, когда ее сын отправился на охоту; она ждала часа его возвращения, момента, когда разгоряченные мужчины спешиваются и просят дать им чего-нибудь попить. Но ее сын сам ждал этого момента, причем очень давно. Он взял протянутый царицей кубок, внимательно посмотрел на него и предложил матери — с такой же, как у той, лицемерной предупредительностью — испить первой. Она заколебалась; он настаивал. Ей пришлось покориться, и, отведав питья, она тут же рухнула наземь, мертвая. Как и ее предки, Божественная знала о ядах все — кроме, разве, того правила, что отравленные напитки никогда не следует подавать самолично.

* * *

В истории семьи было много других Клеопатр, которые вели затворническую жизнь в задних покоях дворцов или выходили замуж за государей, чьи крошечные царства располагались среди пустынь, вдали от караванных путей; эти женщины вырастали среди преступлений или воспоминаний о преступлениях; память о них самих не сохранилась, потому что ее не успели запечатлеть в надписях на камнях и потому что они не прожили достаточно долго, чтобы оставить потомство, плести интриги, убивать. Несомненно, сами Лагиды по прошествии четырех-пяти поколений уже не могли отыскать дороги в этом лабиринте убийств и кровосмесительных браков. Но в глубине их памяти по-прежнему жили архаические животные инстинкты: рефлексивная готовность убивать при первом сигнале тревоги; представление об инцесте как о системе государственного управления; и, наконец, убеждение, что в политике необходимо принимать во внимание женщин. Как продолжатели традиции фараонов, Лагиды не могли восседать на троне в одиночестве; при отсутствии царицы космическое равновесие немедленно бы нарушилось, и тогда при первом же случае низкого разлива Нила народ начал бы искать виновного — того, кто осмелился изменить просуществовавший много тысячелетий порядок. Вот почему, какие бы страсти ни раздирали эту семью, представители которой были готовы на все, лишь бы завладеть троном, никогда не вставал вопрос о том, чтобы извлечь из прошлого — как в трагедиях Эсхила, Софокла или Еврипида — уроки мудрости; чтобы задуматься наконец о человеческой слепоте и о тех драмах, к которым приводит необузданность. Лагиды не только не осуждали крайности, но любили их, культивировали, так сказать, смахивали с них пыль, как с драгоценных антикварных предметов. Вернувшись из театра, заняться опробованием ядов на приговоренных к смерти; изучать науку об отравляющих веществах одновременно с учением о музыке сфер; пировать ночи напролет, наслаждаясь поэзией, — все удовольствия хороши при условии, что ты не забываешь следить за своим братом, матерью, отцом и сестрами; что продолжаешь выставлять напоказ собственную власть и внешние знаки своего достоинства; и что за всем этим великолепием стоит Египет, сокровища, рождающиеся каждый год после того, как Нил оплодотворит свою черную землю: горы зерна, которое сборщики налогов и купцы из порта превращают в корабли, войска, храмы, книги, вино, благовония, прозрачные льняные одежды, украшения и слитки золота. Власть дает золото, а золото укрепляет власть; золота становится все больше, и власти тоже. Коварство или жестокость — какая разница, если можно захватить, присвоить себе то и другое. В брачной постели или на смертном ложе, чаще всего по праву крови. Крови, которая смешивалась сама с собой на протяжении восьми поколений.

* * *

Все это нависает тяжким бременем над новорожденной девочкой. Гнет преступного прошлого и, что еще хуже, гнет легенды о преступлениях; и еще, присутствующие повсюду в гигантском городе — в виде гробниц или колоссов — монументы этих чудовищных предков, память о которых еще более гнетуща, чем их имена.

Однако судьба подарила последней Славе отца удивительный шанс. Удачу, которая лишь в редчайших случаях выпадала представителям этого рода: над ней, по крайней мере, не довлело бремя материнской воли. Клеопатра Великолепная, которая дала ей жизнь, перестает упоминаться в официальных документах по прошествии менее года после рождения дочери. О ней никогда больше не будут говорить, и мы так и не узнаем, от чего она умерла — от яда, несчастного случая или болезни; как не узнаем и того, от нее ли девочка унаследовала свою смуглую кожу, полные губы, густые черные волосы, тонкую талию и необычайную пылкость натуры. С уверенностью можно сказать лишь одно: у малютки был точно такой же профиль, как у ее отца, — нос с горбинкой, похожий на клювы тех каменных орлов, стоявших на берегу, при взгляде на которых моряки, уже обогнувшие Маяк, сразу понимали, что прибыли к потомкам Лага.

СЕМЕЙНОЕ СОСТОЯНИЕ

(69–65 гг. до н. э.)

Каждый раз, когда ее зовут, когда выкрикивают это имя дочери, заканчивающееся упоминанием ее отца, эхо бежит по колоннадам, портикам, вытянутым вдоль моря, и останавливается только у залива. Здесь все — декорация; фасады, фронтоны подходят к самым скалам мыса, грозя гибелью волнам, которые во время сильных бурь с грохотом разбиваются о берег. Звук, когда бежит, ударяется о капители, столбы, фризы, аркатуры. Даже маленький островок напротив дворца кому-то понадобилось накрыть слишком тяжелой для него мраморной попоной.