Читать книгу "Кирилл Лавров - Наталья Старосельская"

Началась очень смешная одиссея. Меня каждую неделю вызывали и уговаривали, чтобы я взял заявление обратно. В конце концов, вызывает меня секретарь ЦК компартии Украины по идеологии — огромный кабинет, в нем сидит маленький, едва видный человек: „Витаю вас! Сидайте!“ Минут двадцать говорили о чем угодно, только не о сути дела. Потом он спрашивает: „У вас машина есть?“ — „Нет“. — „Отправьте Кирилла Юрьевича в театр на машине“. Я вышел от него, на этом все закончилось. Видимо, он дал команду: да пошлите вы его к такой-то матери!»

Виктор Петрович Гонтарь был зятем Н. С. Хрущева и чувствовал себя защищенным со всех сторон, но существовало написанное Лавровым заявлением, а чиновники хорошо знают правило: «Что написано пером, того не вырубишь топором», — реагировать было необходимо. Директора пожурили, Веру Улик в партию приняли — тем все и закончилось…

Из Театра им. Леси Украинки она со временем ушла и в конце концов после долгих актерских скитаний оказалась в Москве, в театре «У Никитских ворот». Здесь, у Марка Розовского она сыграла целый ряд блистательных ролей, из которых едва ли не больше других помнятся ее работы в спектаклях «Жизнь и судьба» по Вас. Гроссману и «Спокойной ночи, мама!» Н. Марши.

Почему я так подробно процитировала этот эпизод? Потому что он чрезвычайно важен для всей последующей — до самого конца — жизни Кирилла Лаврова. В те крутые времена подобный конфликт мог навсегда сломать карьеру — и Лавров это хорошо понимал. Казалось бы, райком партии исправил ошибку директора — ну и успокойся, все наладилось! Нет, зло, несправедливость должны быть наказаны; он был убежден в этом, как Дон Кихот, как рыцарь Ланцелот из сказки Евгения Шварца о Драконе. И не будь вот этой черты в Лаврове-человеке, вряд ли настолько живыми и убедительными были бы его герои, в которых несправедливость, неправедность, людская подлость и низость вызывали ярость неприятия и заставляли бросаться в битву за идеалы, за все то, что было воспитано семьей, школой, армией…

Позже он ответит на вопрос Елены Горфункель: «Вы поняли тогда, что имеет смысл бороться за правду?» — «Я всегда старался это делать. Клянусь, никакого стремления куда-то пробраться у меня не было. В театре меня избрали в партбюро (речь идет уже о БДТ. — Н. С.). Потом выдвинули депутатом райсовета. Старался сделать как можно больше, помочь кому-то, а у людей все одно и то же: квартиры, жилье… Потом у Товстоногова кончался срок в Верховном Совете, а по разнорядке был нужен кто-то из творческой интеллигенции. Выбор пал на меня».

Он действительно всю жизнь был в каком-то смысле заложником собственного характера — нетерпимого к любой несправедливости, прямого, честного, и всю жизнь готов был служить людям…

Это — огромная тема жизни Кирилла Юрьевича Лаврова, важная и в чем-то глубоко драматическая. Как справедливо и образно написала в статье после ухода Лаврова Марина Дмитревская: «Кирилл Юрьевич был человеком кристальной порядочности. Но кристалл — это что-то не только прозрачное, кристалл — это еще что-то твердое. Лавров был человеком твердым. Верным. Умел молчать. Умел хранить тайну. Умел дать по морде. Умел презирать. Умел вмешаться и отстоять».

Если бы после этого случая окончательно испортились отношения Кирилла Лаврова только с директором, решительно ничего странного в том бы не было. Но многие актеры осудили своего молодого коллегу: зачем вынес сор из избы? Зачем полез сражаться с ветряными мельницами? Атмосфера в театре день ото дня становилась все хуже. Но деваться было некуда: Кирилл Юрьевич к тому времени был женат на талантливой артистке Валентине Николаевой, пришедшей в театр почти одновременно с ним, выпускнице Школы-студии МХАТ, ученицы С. Блинникова. У них только что родился первенец — сын Сергей, названный в честь деда, Сергея Васильевича, о судьбе которого в ту пору не знали еще ни Юрий Сергеевич, ни Кирилл Юрьевич.

Валентина Александровна Николаева была женщиной мудрой, тонкой, умевшей спокойно и с большим достоинством воспринимать гримасы судьбы. Эта талантливая актриса чрезвычайно ярко заявила о себе в первых же спектаклях Театра им. Леси Украинки, а потом и в спектаклях Г. А. Товстоногова в БДТ (Сергей Юрский вспоминает в своей книге о том, как они партнерствовали в «Синьоре Марио…» Альдо Николаи: «Публике нравилась необычность формы. И еще нравилась непривычная тогда „заграничность“ имен, костюмов, гримов. Нравились актеры. И еще нравился — тут уж придется похвастаться — еще нравился большой рок-н-ролл, который плясали мы с Валей Николаевой. Ах, какие распущенные дети были у синьора Марио — они не хотели учиться, они не хотели трудиться, они хотели иметь много денег и целый день танцевать рок-н-ролл»).

Валентина Александровна была совсем другим человеком, чем ее муж, — и по происхождению, и по природе своей. Корни ее были в деревне Скоморохово (второе название — Паны) под Переславлем-Залесским. Здесь столетиями жили ее предки и по отцовской, и по материнской линии. Дед и бабушка были людьми зажиточными — у деда была лавка в Апраксином Дворе в Петербурге, и на зиму семья перебиралась из деревни в Питер. Бабушка Елизавета Артемьевна не только занималась воспитанием детей, но была не чужда и тем развлечениям, что были приняты в ее кругу — театр, цирк, концерты, званые вечера.

Дед Валентины Александровны много занимался благотворительностью — построил в родной деревне часовню, давал деньги на разного рода мероприятия в пользу бедняков, а после революции, не дожидаясь коллективизации, семья уехала в Петроград. Сын к тому времени уже женился, и они с женой отправились в Москву. Отец Валентины Александровны, Александр Андреевич, работал на авиационном заводе — был очень уважаемым человеком, стахановцем, за свой труд награждался путевками в санатории, и жена отчаянно ревновала, когда он уезжал отдыхать…

Жили они на Пресне. Валентина училась на «отлично», радовала родителей своими успехами, была веселой, красивой, с очень необычной внешностью девушкой. И еще была наблюдательной и склонной к анализу и обобщениям — позже, спустя много десятилетий, она будет рассказывать своей дочери Марии о том, как на ее глазах убивали деревню. С раннего детства памятный мир, где годовой круг свершался красиво, логично и гармонично, трещал по всем швам. Война, которую Валентина с матерью, Ольгой Николаевной, провели в Скоморохове, добила ощущение той счастливой жизни, что девочка помнила и глубоко любила с ранних лет. Ольга Николаевна, обладавшая артистической жилкой, стала коробейницей: она ездила в Москву, покупала какие-то колечки, ленточки, бусы, нитки и отправлялась по близким деревням с песнями, шутками и прибаутками менять свои товары на то, что было необходимо для выживания.

Это было для Валентины неким естественным продолжением того, прежнего, навсегда ушедшего деревенского бытия…

Но вернемся в Киев 1950-х годов, где молодая семья мучительно переживает изменившуюся почти до неузнаваемости жизнь в Театре им. Леси Украинки и должна решиться на непростой выбор. «У меня в Киеве все мосты были сожжены», — скажет Кирилл Юрьевич, вспоминая о конфликте с директором театра. И сожжены они были не только потому, что его «опрометчивый» поступок мог вызвать со стороны директора месть в виде отсутствия новых ролей, «зажима» дальнейшей карьеры молодых артистов (Николаева как жена, разумеется, тоже должна была отвечать за горячность своего мужа!). Дело было в другом — чисто психологически Кирилл Лавров ощутил невозможность творчески расти и работать здесь. Да, рядом был Юрий Сергеевич, блистательный артист, у которого можно было еще многому научиться, были другие признанные мастера сцены, но ушла теплота отношений с значительной частью коллег, а это очень усложняло существование в театре.