Читать книгу "Карамзин - Владимир Муравьев"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поездка в Лейпциг сразу после окончания пансиона не могла состояться по двум причинам: во-первых, отец не мог дать средств на учение за границей, а во-вторых, здраво рассуждая, он полагал, что для обеспечения будущего сыну пора начинать служить. Видимо, в конце концов было достигнуто компромиссное решение: отец дал согласие, чтобы сын продолжил образование в университете, но не в заграничном, а в Московском.
В сентябре Карамзин ездил в Петербург за получением нового отпуска из полка.
Еще в 1774 году он, по обычаю, был записан на военную службу, «состоял в армейских полках» и находился «до окончания образования» в домашнем отпуске, который следовало время от времени продлевать.
Весной он был произведен в подпрапорщики и в полковой книге, куда записывали получающих отпуска, под писарской записью: «Подпрапорщик Николай Карамзин — на год» — расписался: «Синбирскаго уезда в село Знаменское пашпорт взял Подпрапорщик Николай Карамзин». (Да не смутят читателя орфографические ошибки в этой подписи: русская орфография только устанавливалась, и написание по произношению еще пользовалось законными правами наравне с написанием по правилам грамматики.)
Наверное, Карамзин съездил в родную Карамзинку и вскоре вернулся в Москву.
В 1781/82 учебном году он посещал лекции в Московском университете вольнослушателем. А. И. Тургенев, сын Ивана Петровича, рассказывал со слов самого Карамзина, что за этот год посещения университетских лекций тот «приобрел довольно основательные сведения в истории отечественной и всеобщей; порядочно изучил историю иностранных литератур, теорию изящной словесности и читал образцовых писателей Германии, Франции и Англии в подлинниках. Познания… в философии ограничивались логикою и психологией». Характеризуя образование и познания Карамзина, Тургенев говорит: «Карамзин был очень хорошо образован для своего времени, тем более что он довольно основательно знал все, чему учился».
Из прослушанных Карамзиным в этом году университетских лекций наибольшее впечатление на него должен был произвести курс профессора немецкого языка Ивана Григорьевича Шварца, читавшийся под названием «Курс изящного немецкого слога».
«Основания немецкого слога, равно как и во всех других языках, — утверждал Шварц, — суть троякие. Мы почерпаем оные из грамматики, риторики и философии. Грамматика учит нас, как слова соразмерно употреблению языка надлежащим образом ставить и оные между собою сопрягать. Риторика показывает способ слог располагать так, чтоб он был красив, согласен с предметами и удобен к убеждению. Философия, наконец, подает нам средства, как порядком, так и точно определенными и истинными мыслями, слогу придать силу и убедительную основательность. Ибо Логика (Умословие) учит нас мыслить, исследовать, заключать и убеждать. Психология (Душесловие) показывает нам свойство человеческих чувствований, а нравоучение доставляет нам сведения о различных человека отношениях».
Шварц разбирал произведения знаменитых немецких поэтов и прозаиков в сравнении со всей мировой литературой, как древней, так и современной, включая русскую. Более того, литературу он считал лишь одним из проявлений человеческого художественного творчества и поэтому «сравниваемы будут, — писал Шварц в проспекте своих лекций, — художнические произведения и работы, как то: статуи, живопись и древние здания с произведениями ума, с показанием их взаимной между собой связи».
«Правил без упражнений недовольно», — говорил Шварц и требовал от слушателей упражняться практически в переводах.
Чтобы содействовать переводческому делу в Москве, профессор Шварц в 1781 году организовал Собрание университетских питомцев из студентов, желающих заниматься переводами. На его заседаниях молодые люди читали и обсуждали свои литературные опыты. Наиболее способные из них делали переводы для изданий Н. И. Новикова.
На лекциях Шварца Карамзин познакомился с одним из опекаемых профессором студентов — Александром Андреевичем Петровым, которому суждено было через несколько лет сыграть в жизни Карамзина большую роль.
Но минул год, кончился срок отпуска Карамзина из полка. На этот раз Михаил Егорович, наверное, как старший Гринев, твердо сказал: «Пора его в службу» — и велел сыну ехать в Петербург и начинать служить. Карамзину пришлось повиноваться.
В Книгу полковых приказов Преображенского полка 10 сентября 1782 года писарь внес регистрационную запись: «Явившегося из отпуска подпрапорщика Николая Карамзина переписать в Бомбардирскую роту, а из 14-ой выключить». Началась служба.
Так как в это время в Петербурге служили братья Дмитриевы, Александр и Иван, то Карамзин был снабжен письмом к ним от их отца.
«Однажды я, будучи еще и сам сержантом, возвращаюсь с прогулки, — вспоминает И. И. Дмитриев, — слуга мой, встретив меня на крыльце, сказывает мне, что кто-то ждет меня приехавший из Симбирска. Вхожу в горницу, вижу миловидного, румяного юношу, который с приятною улыбкою вручает мне письмо от моего родителя. Стоило только услышать имя Карамзина, как мы уже были в объятиях друг друга. Стоило нам сойтись три раза, как мы уже стали короткими знакомцами».
Карамзин прослужил в военной службе недолго, всего с полгода. Он обязан был являться на учение — ротное и батальонное, ходить в караулы, то есть пройти до получения первого офицерского чина обычную унтер-офицерскую службу, как сказал один современник, «между строев и караулов». Позже Карамзин вспоминал из своей военной службы лишь один эпизод: неудачную попытку получить назначение в действующую армию. В это время боевые действия продолжались в Крыму и на Кавказе; Карамзин, как вспоминал Дмитриев, «пленялся славою воина, мечтал быть завоевателем чернобровой, пылкой черкешенки».
Назначение офицеров в действующую армию зависело от полкового секретаря, и поскольку служба в ней означала некоторые выгоды, в том числе и быстрейшее продвижение в чинах, то он за внесение в список брал взятки. У Карамзина, имевшего «всего сто рублей в кармане», на взятку просто не хватило денег, мечты о воинской славе пришлось оставить.
Двенадцать лет спустя в стихотворении «Послание к женщинам» он писал об этом эпизоде своей жизни уже с иронией, но, правда, снабдил эти строки поясняющим примечанием: «Автор, будучи семнадцати лет, думал ехать в армию»:
Эта строфа имеет знаменательное продолжение: хотя, как пишет Карамзин, цель его устремлений остается прежней, путь для ее достижения он избирает иной:
Действительно, с этого времени литература заняла все его мысли и желания.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Карамзин - Владимир Муравьев», после закрытия браузера.
