Читать книгу "Шахматы без пощады: секретные материалы... - Виктор Корчной"

Трудный турнир, не слишком здоровый режим в течение того месяца — баккарди, сигары, напряжение 21-й партии — все это плохо на мне отразилось. У меня открылась язва желудка. Пришла пора участвовать в важном, отборочном чемпионате СССР, а я находился на диете. Ну весь турнир я держался, был в верхней половине таблицы, но на финише впервые в жизни не выиграл, как обычно, последние две партии, а проиграл их…

Дополнением к чемпионату был задуман зональный турнир. Там должны были играть 6 победителей первенства, Смыслов — ради него эта система и устраивалась, чтоб ему не выступать в чемпионате СССР, — а восьмым участником, «за совокупность успехов» допустили меня. И вдруг накануне турнира Смыслов написал заявление в шахматную федерацию СССР с просьбой допустить его прямо в межзональный. Федерация не удовлетворила его пожелание. Тогда Смыслов пошел выше, к друзьям в правительстве. Крутые люди в руководстве страны вынесли решение: прихоть экс-чемпиона мира удовлетворить, а председателю федерации Б. Родионову вынести выговор за неправильное поведение. Возмущенные участники зонального решили объявить забастовку — не играть. Но нашелся штрейкбрехер. Спасский отказался поддержать забастовку, наложив таким образом вето на готовое вспыхнуть восстание. Жаль! Молодой Спасский был целиком под влиянием Бондаревского — циника, сталиниста…

Занимательная личность — Смыслов. К помощи своих болельщиков в правительстве он обращался не раз. И всегда с успехом. Охотно занимал места, ему не предназначенные, выталкивая оттуда своих товарищей-гроссмейстеров. В 1968 году он вытолкнул из олимпийской команды Таля, в 1976 году из межзонального турнира — Г. Кузьмина. Нужно, наверно, очень верить в свои неписаные права, в свою исключительность, чтобы так всех отталкивать. А в марте 1977 года, когда Советский Союз уже вовсю бойкотировал меня — он встречался со мной, пожимал мне руку при встрече. Было очень приятно, но меня не покидала мысль: чтобы так себя вести, нужно тоже верить в свою исключительность… Но вот однажды, когда мне захотелось ему помочь, подарить какую-то мелочь, я заметил в его ответном поведении недоверие — что-то, что напомнило мне мою историю с долотом… Видите, человеческое существо — нечто очень сложное. Красок семи цветов радуги не хватает для его описания.

Я проиграл зональный турнир. Запомнилась мне там блестящая партия, выигранная у меня Штейном. Талантливый человек покинул этот мир, не достигнув сорока лет. А теперь так не атакуют — предпочитают жертвовать чужие фигуры, а не свои… Этой партии не повезло. После моего бегства все, связанное со мною, старались искоренить из памяти людей. Книги, где упоминалось мое имя, изымались из библиотек и не принимались в букинистических магазинах, сыгранные мною партии перестали публиковать. И эту партию тоже…

Где-то в начале 1963 года я задумался о преимуществах и недостатках своего защитного стиля. Не с точки зрения практической; меня волновали, скорее, философские, психологические аспекты. Защищающийся шахматист намеренно передает инициативу противнику, действует, приспосабливаясь к нему, вынужденный отвечать на каждую агрессивную задумку противника. Стиль шахматиста должен бы соответствовать характеру, отражать его особенности. Мне было ясно, что в жизни я совсем не такой, как в шахматной игре. Я активен, не скрываю своих намерений, я агрессивен! Видимо, меня неправильно обучили играть, мне пора переучиваться! Бороться за инициативу в партии, а не только обезоруживать ее. Навязывать противнику свою волю! На длинном отрезке времени это, бесспорно, должно было принести и практический успех.

Я стал учиться играть активно. Проходили годы. Вероятно, я так и не развил искусство борьбы за инициативу до того уровня, как хотелось бы, по-прежнему защитные ходы находились легче, быстрее, чем активные, но игра более-менее выровнялась. В очередном чемпионате страны я уже играл чуть по-другому, чем в 1960 году, и с легкостью занял первое место!

Еще во время чемпионата я получил письмо с приглашением принять участие в апреле в сильном турнире в Загребе. Я хотел туда поехать. Но в шахматной федерации решили по-другому: через 10 дней я должен был отправиться на турнир в Венгрию. Нормальному человеку нетрудно себе представить, что в феврале можно сыграть в Венгрии, а в апреле — в Югославии. Но в среднем советский гроссмейстер имел два выезда за границу в год. Ясно было, что в моем случае одна поездка исключает другую. Я был настроен ехать в Югославию. Меня вызвали в Спорткомитет. Зам председателя Казанский говорил красиво: «Вы понимаете, в Будапеште прошли советские танки. Вам, чемпиону страны, поручено, образно говоря, прикрыть своим телом дыры в домах, проделанные ими». Но я наотрез отказался. В Венгрию я не поехал, в Загреб меня не послали тоже.

Зато турниры в пределах СССР были мне доступны. Турнир в Ереване, столице Армении, был задуман, чтобы чествовать чемпиона мира армянина Петросяна. Он подбирал участников, назначал время турнира, судей, место игры. Он должен был выиграть этот турнир. Несколько опрометчиво он включил в число участников трехкратного чемпиона СССР. Борьбы не получилось. Я без труда занял первое место, опередив на очко Петросяна и Штейна. Ну, что тут поделаешь?! Кое-что, конечно, можно было сделать, чтобы испортить настроение победителю. Жена Петросяна позвонила моей жене и с удовольствием сообщила, что во время турнира у меня была любовница… А я за эту сплетню расплатился с Петросяном. В традиционном матче Ленинград — Москва в конце года я выиграл у Петросяна обе партии.

Несмотря на то, что «Родина-мать» относилась ко мне с каждым годом все хуже, я по- прежнему держался за нее, как грудной ребенок. Летом 1965 года проходило командное первенство Европы в Гамбурге. После него ряд шахматистов пригласили дать сеансы. Мы с Геллером отправились в маленький городок на севере Германии. Нас встретил организатор — пожилой человек, который знал русский язык; он выучил его, слушая радио. Мы разговаривали втроем по-русски. Но, уяснив, что экономист с Дерибасовской не силен в языках, немец перешел на английский и прямо в присутствии Геллера предложил мне остаться в Германии, пообещал оказать помощь в моих первых шагах в новую жизнь. Я ответил ему, что шахматисты в СССР — очень привилегированные люди, и в мягкой форме отклонил предложение. Что сказать по этому поводу?! Не созрел еще я политически, не использовал удобнейший момент…

Шахматист все же мыслит весьма логично. Явно или подсознательно. Коль скоро я отказался бежать из страны, я по приезде предпринял шаги, чтобы облегчить себе оформление выездов за границу. Я вступил в компартию!

Глава 6 ГАВАНА, СУС, АМСТЕРДАМ. СОБЫТИЯ ШАХМАТНЫЕ И НЕ ТОЛЬКО…

Мне довелось побывать на Кубе трижды: в 1963, 66 и 69 годах. И с каждым приездом я замечал: Кубе все труднее поддерживать свое экономическое положение, жизнь на Кубе все тяжелее для народа. Что ж, Куба сама выбрала свой путь — она с Советским Союзом, она зависит от него…

Олимпиада на Кубе 1966 года. Соревнование проводится под покровительством правительства Кубы, при его всяческой и, конечно, финансовой поддержке. Команда СССР живет в отличном отеле «Гавана Либре», в прошлом «Гавана Хилтон», у команды отличный переводчик — личный переводчик с русского Фиделя Кастро. Правда, перед самым началом игр случилось чрезвычайное происшествие. Мы с Талем ночью — конечно, без ведома и разрешения начальства — решили погулять. Зашли вместе с кубинскими шапочными знакомыми в ночной бар; и здесь, в то время, когда Таль танцевал с молодой кубинской женщиной, его ударили по голове бутылкой! Окровавленного Таля и меня привезли в больницу, туда же под утро приехал и переводчик. Талю промыли рану над глазом, наложили швы. Всех, кто был в баре — 43 человека — отправили в кубинский комитет безопасности. Один юноша сознался, что нанес удар из ревности. А в отеле с утра — заседание команды. Таль получил свое за непослушание — могучий удар, как вы понимаете, читатель. А критикуют меня — ослабил команду накануне решающих встреч: вечером матч с Монако… Таль вышел на игру в четвертом туре. Все еще нездоровый, в темных очках, он показал абсолютно лучший результат Олимпиады — 9,5 из 11-ти. Но ни ему, ни мне злопамятное КГБ этой истории не простило…