Читать книгу "Интервью с Уильямом Берроузом - Даниэль Одье"

В.: В Бостоне состоялся суд над «Голым завтраком». В вашу защиту выступили Норман Мейлер и Аллен Гинзберг. Вы сами присутствовали на процессе? Какое впечатление у вас осталось?

О.: Нет, меня там не было. Вызывали, но я отказался ехать. А общее впечатление — сплошной фарс. Защита доказывала, будто «Голый завтрак» имеет огромное общественное значение, однако, по-моему, это к делу не относится и не затрагивает основного вопроса о праве цензуры в целом, о праве государства осуществлять какую бы то ни было цензуру. Уверен, будь я там, пользы бы не принес.

В.: Как думаете, что имеется в виду, когда какое-либо произведение называют порнографией?

О.: Думаю, что абсолютно ничего в виду не имеется. Впрочем, сами критики полагают точно так же. Истинное значение слова теряется, юридическое определение термина размыто. Сегодня порнографией не считают только то, что спасительно влияет на социум — правда, никто не знает, в чем это «спасительное влияние» заключается. А эти странные решения суда «об использовании порнографии с целью наживы»? Разумеется, любой издатель заинтересован в получении прибыли от своей продукции. «Порнография» — одно из тех «двуствольных» слов уничижительного характера, у которых нет абсолютно точного значения.

В.: Как думаете, обходит ли цензуру настоящая порнография?

О.: О да! Провести удается кучу всего. И куда же без вопроса о порнографическом насилии, которое, возможно, воздействует на человека дурней, чем обычная сексуальная порнография, хотя я сам не верю в цензуру ни в кино, ни в театре, ни в литературе. Да, определенно, провести удается уйму всего, немного это замаскировав.

В.: Есть ли политический способ освобождения мира? Поможет ли полная смена идеологии, если, например, заменить капитализм социализмом?

О.: По мне, так решительно нет. Шило на мыло, стереотипы остаются все те же. Что случится, если правительство возьмет под контроль так называемые средства производства? Ничего, предприятия на Западе уже практически находятся во владении государства. Да, у предприятия может быть конкретный хозяин, но государство диктует ему, сколько платить рабочим, сколько рабочих он может нанять… Хозяин превращается в управляющего. И этот управляющий немногим отличается от руководителей советских предприятий. Практически разницы вообще нет.

В.: Анархисты, наверное, единственные, кто предлагает решение ситуации в будущем. Вы верите в их путь к спасению?

О.: Я даже толком не знаю, что они собой представляют, но все равно скажу: не верю, будто половинчатые меры приведут к спасению. Пока не устранить само понятие нации, понятие семьи, мы ни к чему не придем. ООН решения не предложит, потому как проблема заключена уже в самом названии этого учреждения: «Организация Объединенных Наций». Анархисты говорят: долой законы, но законы — это результат существования наций. Анархисты не смотрят в корень проблемы, не видят основного стереотипа — нации. Оставляют ее жить, предлагая уничтожить законы. Лечат симптомы, не замечая самой болезни.

В.: Изменятся ли общественные структуры, если избавиться от денег?

О.: В 1959-м в «Уходящих минутах» я писал: «Я ослаб я еле могу дотащиться домой милая доллар рухнул». «Уходящие минуты», первый эксперименте методом «нарезки», оказались пророческой книгой. Видите ли, с деньгами не все ладно: их требуется больше и больше, а покупать удается все меньше и меньше. Деньги — как джанк. Доза, от которой вставило в понедельник, в пятницу уже не действует. Нам грозит международная инфляция, подобная той, что постигла Германию в конце Первой мировой. Толстосумы отчаянно копят золото, алмазы, антиквариат, картины, редкие книги, марки, еду, спиртное, лекарства, инструменты, оружие.

Потомок одной известной банкирской династии раскрыл мне фамильный секрет. Когда молодой банкир достигает определенной степени ответственности и сознательности, его проводят в комнату, увешанную портретами предков; посредине стоит великолепный золоченый унитаз. Сюда наследник приходит каждый день и испражняется в окружении портретов до тех пор, пока не понимает: деньги — это говно. Чем же питается денежная машина, что она превращает в дерьмо — в деньги? Молодость, непосредственность, жизнь, красоту, но главное — творческий дух. Она глотает качество, испражняясь количеством. Раньше денежная машина питалась умеренно из богатой кладовой, а съеденное ею успевало восстанавливаться. Теперь машина ест гораздо быстрей, и ресурсы восстанавливаться не успевают. Вот почему деньги дешевеют. Люди тратят их на съедаемое машиной. Однако чем больше машина жрет, тем меньше остается. Получается, деньги всегда покупают меньше.

Процесс расширяется в геометрической прогрессии. Если Запад первым не начнет ядерную войну, вся денежная система развалится на части из-за неумеренного, безудержного поглощения жизни, искусства, цвета, красоты ради производства большего количества говна, покупающего все меньше и меньше жизни, искусства, цвета, красоты, потому что покупать становится почти нечего. Машина все пожирает. Настанет время, когда деньги не смогут купить ничего, потому как ничего не останется. Деньги самоуничтожатся.

В.: Столпы хиппи и битников вроде Гинзберга хотят преобразить мир посредством любви и ненасилия. Вы разделяете их интересы?

О.: Решительно нет. Власть имущие добровольно не устранятся, а цветы копам дарить бесполезно. Подобный образ мышления поощряется истеблишментом — еще бы, нет ничего лучше любви и ненасилия! Лучше сбросьте цветочный горшок с верхнего этажа копу на голову — вот как им нужно цветы дарить.

В.: Вы верите, что разоружение принесет мир?

О.: Нет. Такого не будет по одной простой причине: пока существует оружие, разоружения не будет. Абсурдная трата денежных средств на вооружение — это в первую очередь отросток основного стереотипа, нации. Пока ее не искоренили, пока не избавились от биологической семьи, ни о каком разоружении речи идти не может… Будут только всякие комитеты и бредовая болтовня.

В.: Что выдумаете о смертной казни?

О.: Варварский обычай. Он, само собой, должен быть повсеместно искоренен.

В.: Добро и зло существуют?

О.: Не в абсолютной форме. Добро и зло каждый оценивает по-своему, исходя из собственных нужд и особенностей организма. То, что угрожает человеку или биологическому виду в целом, считается злом с точки зрения такого человека или вида. Наивно говорить о каких-то абсолютных понятиях; все рассматривается с позиции условий существования конкретного человека, биологического вида или социума.

В.: Что вы думаете о системе уголовных наказаний?

О.: Абсурд, пережиток Средневековья. Общество намеренно создает преступников и сплавляет их в огромные концентрационные лагеря. Диктат не контролирует так называемые криминальные элементы, многие из которых считаются психопатами. Стоит зачислить таких в ряды преступников, и неприятностей они уже не доставят. Их на всю жизнь вовлекают в игру в полицейских и бандитов. Сейчас власти расширяют пределы концентрационного лагеря, создавая новые законы. Если их привести в действие, то в концлагере окажутся почти все, а остальным придется за ними приглядывать.