Читать книгу "Свое время - Яна Дубинянская"

— А еще?

— Нет, Инка, ты слышала? Книги как таковые их уже не устраивают. Хорошо, сейчас подумаем, чего оттуда привозят… Леденцов в виде мишек и печенья из «Склянки», миндального с безе, как в прошлый раз, идет?

— Уррра-а-а!!!

— А ты скоро вернешься?

— Через три дня. Филипп, я серьезно, давай быстрее. Это твое время!

— Ага. Пока, пап.

Они с сыном синхронно подняли ладони, и тот улетучился за дверь мгновенно, оставив за собой движение воздуха, изображаемое цветными завитками в старых американских мультфильмах. Он не опоздает, с чувством спокойной уверенности отметил Андрей. Мой сын давно уже никуда не опаздывает.

— Могли бы подвезти, — Инна озабоченно свела брови, прислушиваясь к удаляющимся гулким шагам вприпрыжку. — Там две дороги переходить.

— Ему одиннадцать лет. Поехали. Девчонки, хорошо се­бя вести, слушаться маму и Елену Ивановну и…

— Не разбрасывать время!

— Правильно.

Няня проявилась в прихожей незаметно, в нужный момент — когда он уже отпустил расцелованную Марию и чмокнул Надюшку в трогательный кнопочный носик, а Инна обула туфли и завязала шарф, — только такие люди, ненавязчивые и точные, и работали в его доме. В доме, где все всегда происходило вовремя и без напряжения, а внешний веселый сумбур, сбивавший с толку посторонних, только подчеркивал внутренний порядок, рассчитанный по мгновениям.

Андрей передал маленькую ей на руки, подхватил на плечо рюкзак (никогда он не брал с собой много вещей, даже на зарубежные ярмарки, шокируя от-кутюрных издательских дам своими регланами и джинсами), и они с Инной вышли на лестничную площадку, всю в гигантских лианах, агавах и фикусах. Далеко не вся растительность, разводимая женой, помещалась в их шести комнатах, и личные Инкины джунгли, как и в природе, понемногу захватывали сопредельные территории.

— Опять, — присела на корточки, просунула руку под кожистые листья и вытащила окурок в брезгливой щепотке. — Ну как им не стыдно?

— Им стыдно. Иначе валялся бы на полу.

— Андрей… ну вот зачем нам?..

— Давай это обсудим, когда будет время.

Инна что-то хотела ответить, и он даже знал, что именно, не в первый раз она заводила и не в последний, — однако не озвучила, только недовольно шевельнула надутыми губками и, не дожидаясь лифта, побежала вниз по лестнице: маленькие ноги, звонкие каблучки, гулкое эхо. Когда я спущусь, она будет ждать у машины, вытирая салфеткой пальцы после аккуратно выброшенного в контейнер окурка, улыбаться и не заводить разговоров в неположенное время.

Ладно, сейчас догоню. Я тоже умею и люблю нестись вниз сломя голову, прыгая через несколько ступенек и хватаясь за перила, чтобы не заносило на поворотах.

Подошел лифт и бесшумно раздвинул зеркальные двери.

*

Самолет взлетел.

С опозданием на пятнадцать минут, на те самые, что они проторчали в пробке — пятница, выехать из города невозможно, почему он, Андрей, не сделал поправку на это? — и которые Инна все-таки употребила на очередной разговор про пустующий девять месяцев в году загородный дом, где они давно могли бы жить безо всяких лестничных площадок, теток со сбором денег и соседей с их окурками в цветах. И дышать чистым воздухом. И возить детей в школу и на занятия, а потом забирать их оттуда, не дергаясь по поводу. И самим — последний аргумент он слышал впервые и навел резкость, восхитившись, как чудесно она, его умная женушка, использует против него его же собственный любимый арсенал, словно подвернувшийся под руку старинный клинок с ковра на стене, — планировать свою жизнь и свое время!

Если б она могла, то жила бы не просто за городом — а в своем собственном, отдельном и герметичном пространстве, в задраенном отсеке, в личном мире-капсуле. Где ничего бы не происходило, не менялось и не двигалось. Где я каждый раз, возвращаясь из литературных поездок, заставал бы ее точно такой же — молодой и стройной, неправдоподобно окруженной нашими детьми, смеющейся, с маленькими руками по локоть в земле, понятия не имеющей о том, что делается там, во внешнем и общем для остальных людей мире, — и так всю жизнь. Инка была бы счастлива.

Он тоже был бы счастлив и знал об этом. На женщине, которая при каких-либо обстоятельствах (он и гораздо менее значимые вещи всегда в деталях просчитывал наперед) могла бы перестать быть интересной и желанной, попросту не стоило бы жениться.

Все, понятно, упиралось в детей.

В точке их главного и глобального разногласия, беспрецедентно затяжных переговоров и невозможного, на посторонний взгляд, компромисса пробка наконец сдвинулась с места, и жена сосредоточилась на дороге. К счастью, она принадлежала к уникальному, вымирающему под гнетом естественного отбора подвиду женщин, способных заниматься в конкретный промежуток времени только чем-то одним.

Они успели, как успевали всегда, и теперь самолет набирал высоту, а внизу раскинулся город, красивый, как и любой — честное слово, я достаточно их повидал — любой город в мире, если смотреть на него отсюда, в иллюминатор, по-мальчишески ткнувшись носом в стекло. Город необходим и потому совершенен. Город — наше общее пространство, единый организм с общей циркуляцией крови и нервных импульсов, а также всего прочего, нужного для нормальной жизнедеятельности: и его собственной, и каждого конкретного человека. Город задает свои правила, свой ритм и свое время.

Попробуй встроиться, вжиться, врасти, говорил Андрей сыну, и девчонкам тоже собирался сказать, старшей уже вот-вот. И лишь когда ты овладеешь всеобщим временем — то сможешь развернуть его на себя и сделать по-настоящему своим.

Я знаю точно. У меня оно давно уже есть.

Свое время.

*

Встречу с читателями и обе автограф-сессии поставили на субботу (на ресепшне выдали конверт с личным графиком — организация на фестивале всегда была вменяемая, на вполне европейском уровне), а на сегодняшний вечер был запланирован банкет — отдельный квадратик розовой бумаги, без него, надо полагать, не пустят.

Банкеты и фуршеты в литературных кругах было принято презирать с особенной страстью, сравнимой лишь с тщательно скрываемой любовью к халяве; а ему, Андрею, нравилось. Разве оно не замечательно — вкусно поесть и пообщаться с коллегами одновременно, не тратя ни на то, ни на другое излишних ресурсов? К тому же приглашение на банкет, как ни смешно, не переставало быть наглядным способом конвертации статуса — начиная с перспективной литературной юности и по сей день. Статус в нашей возвышенной сфере вообще штука весьма и весьма относительная, доказательства чему Андрей получал каждый раз, когда кто-нибудь снова путал его фамилию с отчеством.

Хорошие отели за счет организаторов он, кстати, тоже ценил.

Войдя и осмотревшись, Андрей бросил рюкзак на дальний край широченной — что они обо мне, интересно, думают? — кровати и растянулся наискосок поверх покрывала. До банкета оставалось часа полтора пустого времени (эпитет «свободное» смешил: его время было свободно по определению), и он давал этой пустоте шанс заполниться естественным образом, как оно всегда и бывает в фестивальной жизни с ее тахикардично пульсирующим ритмом. Если нет, что маловероятно, но к лучшему, пойду погуляю, выпью кофе. У него было в этом городе, как и во всех остальных, свое любимое кафе.