Читать книгу "Принцесса Линдагуль и другие сказки - Сельма Лагерлеф"

Нилла и в самом деле хотела сказать своё слово, но только в пользу портного. Колокольня нежнейшим взглядом смотрела теперь сверху вниз на стог сена и уже протягивала, словно два флагштока, свои длинные руки, чтобы обнять Тикку. Но он, отступив назад, сказал:

– Спасибо вам, батюшка, за то, что вы хотите отдать мне Ниллу в жёны. Но дела нынче обстоят так, что я этого больше не желаю. Слишком долго бегал я как последний дурак ради неё и ради вас по свету. Она слишком высока для такого малорослого парня, как я. Отдай её в жены тому, кто больше ей под стать. Прощай, батюшка, прощай, Нилла. Останемся до конца добрыми друзьями.

Неожиданно стог сена исчез – будто ветром сдуло, и колокольня осталась в своём гордом величии. Прихожане шептались, поглядывая на старика, и скалили зубы. Старик так и затрясся от злости и с досады швырнул трубку. Ударилась о плиту его лучшая трубка да и разбилась. Беда ведь редко приходит одна.

Однако все в селении знали, что Тикка посватался к Нилле, но не все знали, что он отказался от своей невесты. Велико же было удивление, когда в воскресенье после Дня святого Михаила в церкви была объявлена помолвка портного, честного и овеянного славой Иошуа Тикки, с торпарской дочкой, честной и добродетельной Марией Вииттала.

– Вот парочка так парочка – одно конопляное зёрнышко женится на другом, – одобрительно кивали люди, – разве конопляное зёрнышко подходит к сосновой шишке, разве могут они ужиться в одном гнезде?

Тикка и Майу зажили счастливо. Одинакового роста – не надо одному смотреть сверху вниз на другого, – одинаково работящие. Свою старую, ветхую лачугу они починили и покрасили. На окошке у них цвели бальзамины, а три тучные коровы кормили Тикку и его жену молоком и маслом. Нилла же – колокольня – с досады вышла замуж за Харьюса Мортена, и хоть Никку и сыграл им свадебный марш, это счастья не принесло. Мортен промотал наследство жены, которое она получила после смерти богатого крестьянина из усадьбы Анттила, и заложил жемчужное ожерелье Ниллы за домотканую куртку у Тикки. Покрывало же из птичьих хвостиков использовали вместо пугала, а моль съела полость из лисьих шкур.

– Не плачь, Нилла, – сказала Майу. – Я сшила новую юбку твоей старшей дочке, а в следующее воскресенье приведи к нам вечером детей, они смогут сплясать сельскую польку под гармонику Тикки.

Так что колокольня по своей бедности стала ниже стога сена, хотя стог сена так и не дорос до высоты колокольни. А когда Тикка и Майу, маленькие и пригожие, словно куклы, семенили по церковному холлу, жители селения говорили:

– Два сапога – пара.

А Швеция и Финляндия пришиты друг к другу горами на севере, кабелем Тикки и многим-многим другим.

Принцесса Линдагуль

Жил-был некогда в Персии король, а звали его Шах Надир. Был он несметно богат и властвовал над множеством прекрасных стран и миллионами людей.

Высокие залы его дворцов полнились золотом и драгоценными камнями, а корабли его бороздили все моря и океаны. Когда он появлялся в своей столице, Исфахане, его окружали телохранители в серебряных доспехах, а пятьдесят тысяч всадников на великолепнейших конях с золотыми уздечками и сёдлами, блиставшими драгоценными камнями, всегда были готовы по малейшему его знаку ринуться вперёд – завоёвывать мир. Однако же могущественный Шах Надир не мечтал больше о войнах и завоеваниях. Он одержал в своей жизни немало побед, но теперь стал стар и немощен и редко покидал мягкие пурпурные диваны королевского дворца. И лишь порой, когда благодатная прохлада струилась вниз с гор, он садился в разукрашенный золотом паланкин, который несли восемь чернокожих рабов, одетых в шитое серебром платье, и велел нести себя на смотр войск или на единоборство зверей.

У Шах Надира было, как это принято на Востоке, множество жён, а также множество сыновей. Однако от сыновей ему было мало радости: неблагодарные, тщеславные, они посягали на жизнь и корону отца. Потому-то он и отсылал их прочь от двора в отдалённейшие провинции, которыми они правили как наместники. А дома с Шах Надиром жила лишь его единственная, дорогая ему дочь, принцесса Линдагуль, которую он любил превыше всего на свете.

Такого имени, как Линдагуль, никогда прежде в Персии и не слыхали. Но дело в том, что мать принцессы была родом с далёкого Севера. В молодости она попала в плен к африканскому пирату и в конце концов, благодаря несравненной красоте, была продана персидскому шаху. Он возвысил её, сделав своей супругой, и любил гораздо больше всех остальных жён. Прекрасная шахиня, которая уже умерла, назвала свою единственную дочь Линдагуль, что значит «Липа золотая». Этим именем шахиня хотела сказать, что принцесса так же чиста и прекрасна, как солнце, чьи золотые лучи играют весной среди листвы чудесных лип Севера.

Принцесса Линдагуль унаследовала царственную осанку отца, а фигуру и черты лица – матери-северянки. Сердце её было благородно и нежно. И потому во всём обширном государстве Шах Надира не было никого, кто бы не любил её.

Старый шах хорошо знал об этом, и его гордое сердце смягчалось всякий раз, когда он смотрел на своё дитя. Одно её слово могло смирить его жесточайший гнев, и не было на свете ни одного её желания, в котором бы он мог ей отказать. Не отказывал он ей и тогда, когда она просила за какого-нибудь несчастного узника. Он самозабвенно любил дочь, и была она ему дороже всех его подданных. Да, пожалуй, он любил её гораздо больше, чем Аллаха, своего бога. И это обожествление дочери навлекло на него гнев Аллаха.

Никому не жилось так прекрасно и вольготно, как принцессе Линдагуль. Через окошко со стёклами из горного хрусталя солнечные лучи проникали в её мраморный дворец. Там она покоилась по ночам на мягких шёлковых подушках, а когда наступало утро, служанки провожали её в чудесный бассейн из слоновой кости и перламутра. Днём она шила шёлком и золотом, играла на цитре или гуляла в саду под пальмами, слушала пение птиц или же резвилась как дитя среди бабочек и роз.

Ведь принцессе Линдагуль было всего двенадцать лет. Однако же двенадцать лет на Востоке – всё равно что шестнадцать на Севере.

Не очень-то хорошо жить в роскоши и видеть, что все твои желания исполняются по малейшему мановению руки. Многих начинают одолевать при этом гордость и прихоти. Принцесса Линдагуль была не из таких. Но мало-помалу и ей стало скучно. Она не знала, почему так случилось, но полёт бабочек, аромат цветов и звуки цитры больше не веселили её; она с удивлением стала замечать, что частенько ей хочется плакать. Отчего это происходило, ни она, ни её служанки понять не могли.

Наконец ей показалось, что она уразумела, почему она больше не может радоваться; должно быть, потому, что чувствовала себя пленницей в собственном дворце. Она желала хотя бы раз порадоваться людской толчее в большом городе Исфахане. И потому-то однажды, когда отец снова навестил её, она попросила его позволить ей увидеть великое единоборство зверей, которое должно было происходить в день рождения шаха. А так как Шах Надир ни в чём не мог отказать дочери, он согласился исполнить её желание, хотя принцесса в первый раз почувствовала, что делает он это крайне неохотно.