Читать книгу "Безумно счастливые. Невероятно смешные рассказы о нашей обычной жизни - Дженни Лоусон"

Виктор: Точно. Извинись, если ты моришь кого-то голодом. Это все, конечно, здорово.

Я: Понимаешь теперь?

Ох, мне нужно, чтобы ты задал мне вопрос вот с этой карточки, потому что я уверена, что он будет уместным.

Виктор: Ладно. Это, вроде как, не очень этично, но какая разница.

Многие люди критикуют вашу книгу, потому что:

[________________________________________________].

заполнить пустое место тем, из-за чего люди злятся на меня в данный момент

Как вы это прокомментируете?

Я: Это отличный вопрос.

Виктор: Что ж его написала ты.

Я: Справедливо. Но вернемся к вопросу…

Во-первых, мне хотелось бы извиниться за то, что я сделала. На самом деле, это было невероятно глупо с моей стороны, но я была молодой и, скорее всего, под кайфом. Данные предположения немного недостоверны, потому что я не знаю наверняка, о чем идет речь, зато я уверена, что через несколько лет, как минимум, что-то одно в этой книге мне будет казаться ужасно отвратительным. Кстати, это серьезная проблема, которая не дает мне покоя.

У меня возникает соблазн начинать каждое предложение с извинения или предупреждения. Или, например, в качестве предисловия к каждой фразе вставлять: «Согласно моему опыту», чтобы у людей не было повода вопить о том, что я не права (а это часто бывает), или владею недостоверной информацией (тоже случается), или слишком эмоциональна (ДА КАК ТЫ ПОСМЕЛА?!). Однако эта книга про мою жизнь, поэтому мне просто приходится надеяться, что все понимают, что это невысказанное предупреждение подразумевается как само собой разумеющимся. Это моя жизнь, мои наблюдения, которые меняются по мере того, как меняюсь я сама. Кстати, это одна из самых пугающих вещей в написании книги, о которой тебя никто никогда не предупредит. Тебе нужно точно сформулировать свои мысли и точку зрения, и потом они навсегда останутся на бумаге без изменений. Ты можешь убеждать себя сколько хочешь, что ты никогда не была глупой, грубой или невежественной, однако однажды ты перечитаешь свой написанный в восьмом классе дневник и заново откроешь для себя человека, который в один прекрасный день стал тобой, и тебе хочется одновременно и обнять этого несформировавшегося, запутавшегося незнакомца, и вбить в него немного гребаного здравого смысла. На самом деле, если что-то из прочитанного в этой книге вызвало у вас отвращение, вполне вероятно, что и меня это тоже бесит. Как любила говаривать моя бабушка: «Твое мнение справедливо и важно, если, конечно, это не какая-то гребаная чушь, из-за которой ты весь на дерьмо изошелся, и в таком случае ты можешь пойти на хрен».

Виктор: Уверен, ни одна из твоих бабушек ничего подобного не говорила.

Я: Откровенно говоря, я немного перефразировала, но все равно…

Однажды кто-то сказал, что если ты сделаешь что-то, что ни у кого не вызовет ненависти, то и любить этого никто не будет, и это действительно так. На самом деле, большинство из самых любимых мною людей на всю голову отмороженные, но об этом невозможно догадаться, потому что мы либо учимся искусно это скрывать, либо настолько откровенно демонстрируем соответствующее поведение, что это становится новой нормой. Есть одна цитата из фильма «Клуб „Завтрак“»[11]:

«Мы все довольно странные. Просто у некоторых из нас лучше это получается скрывать».

У меня дома есть даже плакат с этой фразой, только я замазала слово «скрывать», потому что так он служит мне напоминанием о том, что можно с определенной гордостью щеголять собственной странностью, словно почетным знаком отличия.

Никто из нас не застрахован от того, чтобы чувствовать себя неудачником. Брене Браун, моя подруга уже большое количество лет, кроме того, она невероятно успешная. Это доктор наук, которая дружит с Опрой[12] и пишет становящиеся бестселлерами книги о гармонии с самим собой, человеческой незащищенности и о том, как быть смелым. Моя подруга – само воплощение человека с невероятным самообладанием. Для меня очень важно понимать, что я могу позвонить ей, когда на часах полночь, и сказать: «Я невероятно боюсь того, что все испорчу». На что она ответит мне примерно следующее: «Та же история. Постоянно что-то в таком духе. Что с нами не так?» Затем мы выговоримся друг другу и, в конечном счете, почувствуем себя лучше, чем до этого, потому что мы уважаем друг друга, и если мы обе чувствуем себя неудачницами, то тут не о чем говорить, и, наверное, все чувствуют себя точно так же. После этого я скажу Брене, что это очень хорошо, что она боится неудачи, потому что никто не смог бы написать полезную книгу про искренние эмоции, если бы он сам при этом был уже совершенным, так что формально подобное ощущение – лишь первый шаг к ее следующему бестселлеру. Затем она напомнит мне, что я зарабатываю на жизнь самобичеванием, и если я внезапно стану нормальной, то останусь без работы. Но я все равно боюсь, что написала в этой книге что-то ужасное, поэтому решила, что специально допущу ошибку, так что будьте готовы к этому. Вот теперь я могу расслабиться, потому что если я в чем-то напортачу, то всегда могу сказать, что именно в этом и состоит моя намеренная ошибка, да еще поглажу вас по головке за то, что вы ее нашли. Брене говорит, что это неплохая идея, так что формально, думаю, это означает, что я могу нарочно ошибаться, в соответствии с рекомендациями врача.

Виктор: Бред какой-то. У тебя словно паранойя.

Я: Ты думаешь, что это бред только потому, что ты никогда сам случайно не писал ничего оскорбительного.

Между прочим, я постоянно нарочно пишу оскорбительные вещи и готова принять на себя за это удар, но я всегда боюсь, что напишу или скажу что-то отвратительное, не отдавая себе в этом отчета. Например, однажды я написала, что один мой друг что-то скоммуниздил, и программа по автоматической проверке орфографии выдала мне: «Такого слова нет. Вы хотели написать „коммунист?“», и я возмутилась: «Черт побери, компьютер. Это какая-то дискриминация, не правда ли? Я пишу о том, что кто-то что-то взял и не вернул, а ты мне как будто сообщаешь: „Готов поспорить, что это был коммунист“. Соберись уже!» Потом я проверила это слово в Интернете, и действительно оказалось, что глагол «скоммуниздить» обыгрывает «идею обобществления имущества при коммунизме». Раньше я даже как-то не задумывалась об этом. Такое поведение можно сравнить с детской непосредственностью. Когда мы были маленькими, моя сестра со стола взяла самый большой кусок пирога. «Вот жидяра», – сказала я тогда, а когда подросла, то узнала, что «жидами» презрительно называют евреев, и оно носит антисемитский характер, поэтому я раз и навсегда запретила себе использовать это слово. Но лучшим из предложенных мне словарем синонимов оказалось слово «жадюга», однако оно мне кажется просто нелепым. Никто не воспримет его всерьез. Поэтому я просто переживала по поводу пирога и ничего не говорила. (Кстати, теперь я начинаю переживать, как бы слово «жадюга» не оказалось оскорбительным для людей с юга).