Читать книгу "Старухи - Наталия Царёва"

Зато Леночка много читала. Даже больше Нельки Дикаловой, хотя та была отличницей, а Леночка – так себе… Уже в школе Леночку называли «ходячей энциклопедией», что было ей не очень и нужно. Она понимала, что знания не дают силы и здоровья, о которых она так мечтала. Более того, она знала и такое древнее изречение, как: «многознания умножают скорбь». Ей нужно было здоровье, а здоровье нужно добывать, чего она как раз и не делала. Она успокаивала себя: «Я не спартанская девочка, а русская». И не делала ни малейшего движения по направлению к силе и здоровью. И до сих пор она такая. Но… когда заболевала болезнью серьёзнее насморка, тогда спохватывалась и начинала… Нет, не заниматься своим здоровьем, а обдумывать план того, как она станет это делать и когда начнёт.

Так и в этот раз. «Пора заняться собой!» – подумала она решительно и даже громко, как только могла, сказала в пространство комнаты: «Пора!»

Более того, она спустила ноги с кровати!

Но «заняться собой» она не успела, потому что в дверь постучали.

«Не получилось!» – подумала она с радостью и крикнула:

– Войдите!

К удивлению Елены Олеговны, в комнату вошла маленькая старушонка-Бомжонок.

– Я только на секундочку, – опустив глаза в пол, быстро заговорила старушка. – Я по просьбе Ульяны. Она просила передать вам…

И старушка протянула Елене Олеговне маленькую стеклянную баночку.

– Что это?

– Увидите, – сказала малышка и скрылась за дверью.

Елена Олеговна даже не успела поблагодарить старушку. А в баночке она обнаружила икру! Натуральную! Лососёвую!

«Милые вы мои! – подумала она о старухах с нежностью, – самим, небось, есть нечего, а тут – такой деликатес! Как мне отблагодарить вас? Вот вернутся силы, выйду из дома и просто поклонюсь!»

На следующий день силы почти вернулись, но решительность пропала… И Елена Олеговна снова стала подслушивать разговоры старух.

* * *

– У нас национализма нет! – возмущенно сказала Анна-Историк. – И не говорите глупостей!

Именно к этому моменту разговора и подоспела Елена Олеговна.

– А некоторые малые народы считают, что есть, – высказалась Людмила.

– Ну, они малые, им можно считать. Маленьких нельзя обижать. Большой не должен обижать маленького, а мы считаемся великим народом, – поддержала разговор матушка Евдокия.

– Уже давно, к сожалению, нет… – тихо сказала Анна.

– Как же ты с такими взглядами историю преподавала? – удивленно спросила Гламурница-Людмила.

– Так и преподавала. Но уже, к счастью, дааавно не преподаю. Отмучилась…

– Не нравилась тебе что ли твоя работа? Или детей ненавидела?

– И работа нравилась, и детей любила. Проблема в другом… Надоело говорить лживые слова… Стала говорить, что думала, как понимала… Тут и уйти пришлось…

– Понятно. Сочувствую. Скучаешь по работе?

– Нет, наверное… Старая я уже…

– Тут все такие, – сказала Ульяна.

– Если честно, то здесь мне хорошо, – призналась Анна. – Не хочу в стардом.

– Ещё бы! – поддержала Анну Нинка. – Лучше здесь сковырнуться под кустом, чем там сгореть заживо.

– Да, это не худший вариант, – согласилась с подругами матушка-Евдокия.

– Я думаю, лучший, – поддержала Мария-Бомжонок.

– А как думаете, девчонки, – перескочила на другую тему Гламурница-Людмила, – почему нас вдруг стали называть россиянами? И куда делись русские? При этом… чуваши есть, татары есть, мордва есть, а русских – нет… Всегда были, а теперь – исчезли. Россияне только остались…

– А для меня слово «россияне» всё равно, что «обезьяне», – сказала Мария.

– Верно! – засмеялись старухи.

– А мне, – вступила в разговор Нинка, – «россиянин» напоминает слово «блин».

– Почему «блин»? – удивилась Евдокия.

– Сама не знаю. «Блин» и всё.

– Вообще-то, похоже, – поддержала Ульяна. – «Россиянин» – «блин». Похоже.

– И всё же… Почему нельзя «русский» говорить? – спросила Людмила конкретно Анну.

– Отвечаю. Скажешь слово «русский» – заденешь национальное чувство другого народа.

– Да ерунда это все! – возмутилась Нинка. – Я родом из Калмыкии. При этом – русская. И калмыки знали, что я русская. Так и говорили: «Наша Нинка – русская». И любили мы друг друга, уважали и никого за национальное чувство не теребили. С какого хера я теперь должна называть себя россиянкой?! Им, выходит, можно быть калмыками, а мне русской быть нельзя?!

– Да, им можно, – вздохнула Анна.

– А кто это придумал?! Какой окурок?! – разозлилась Нинка. – Или не один? Их много по телевизору показывают. Сидят в большом зале и придумывают.

Прежде нажрутся всяких вкусностей, чтоб спорее было выдумывать…

Старухи захохотали, а отсмеявшись, продолжили разговор о «русском» вопросе, и возобновила его Евдокия:

– Вы так и не ответили на мой вопрос: почему нельзя говорить «русский»?

– Да забудь ты про этот вопрос, – оборвала Нинка. – Нет его. И русских нет. Запомни. Есть только россияне.

– Нельзя же так! – возмутилась Людмила. – Еще и стесняться стали, что мы русские. Нам плюют в лицо, и мы же считаем себя виноватыми. Надо протестовать!

– А что мы можем здесь, живя в лесу, сделать? – спросила Анна. – Мы старые, немощные и никчёмные.

– Одним словом, русские, – припечатала Ульяна.

Помолчали…

– Вот евреи, например, не так… – проговорила Людмила.

– Они – да! Они за себя постоять умеют! – подхватила Нинка.

– Смотрите, как интересно! – обратилась к подругам Анна. – Евреи перестали о себе говорить – и исчез «еврейский вопрос».

Старухи заговорили наперебой:

– Да его никогда и не было – этого еврейского вопроса!

– Не скажи!..

– Ещё какой был!

– Сейчас у самих евреев появились дела поважнее, чем о себе напоминать…

– Слушайте, девчата! – обратилась к «девчатам» Нинка. – Среди нас нет ни одного еврея! Куда это годится?!

– К сожалению, нет, – вздохнула Людмила. – Они смышленые… А я, например, русская, – нет…

– Мы все такие, – сказала Анна-Историк. – нам до сообразительности евреев далеко…

– Получается, что было бы хорошо, если бы в каждой русской семье был хоть один еврей, – сделала вывод Нинка.

– Получается так, – согласилась Ульяна. – Но их тут нет, а нам зимовать.

– И какая связь? – удивлённо спросила Людмила.

– Самая прямая. Объясняю. Евреи много работают и почти все играют на скрипках.