Читать книгу "Карта царя Алексея - Николай Дмитриев"

– Вона как замахнулся! – удивился Епанчин. – Силён…

– Это уж какой есть, – Фрол спрятал довольную улыбку в бороду.

Удивлённый тем, что они с купцом думают почти об одном и том же, воевода молча походил из угла в угол и поинтересовался:

– А чего ж только один коч посылаешь? Два аль три было бы, чай, способнее.

– Это как посмотреть. – Явно думая, как лучше объяснить, Фрол помолчал и только потом продолжил: – Оно верно, двумя или больше вроде как надёжнее. Ну а ежели шторм? Раскидает всех кого куда, и что делать? Искать друг друга начнут, время терять. А оно ж плыть надо.

– Почто же это время терять? – не понял Епанчин. – Опять собрались вместе и плыви себе дальше.

– Так-то оно так… – Фрол хитро сощурился. – Только я со своим кормщиком это дело обговорил. Ежели без задержек идти, можно вроде бы не зимовавши льды миновать.

– Ну а как случится что, тогда как? – продолжал гнуть своё Епанчин.

– А в море оно завсегда что хошь случиться может. Тут уж кому какая планида выпадет, – развёл руками Фрол.

Епанчин промолчал и снова начал расхаживать по палате. Потом приостановился и, говоря как уже о деле решённом, спросил:

– А кормщиком-то на твоём коче кто будет?

– Стоумов Епифан, мореход знатный, согласие дал, – заверил воеводу Фрол.

– Слышал… – Епанчин удовлетворённо кивнул, однако не преминул высказать и своё опасение: – Боюсь только, не раззвонили ли вы со своим кормщиком по всему городу, куда собрались.

– Такого и быть не может! – с жаром возразил Фрол. – У нас с ним уговор: про это дело ни с кем. Что задумали, только мы с ним и знаем. А сюда я и пришёл, чтоб сказать.

– Значит, про это дело пока только мы трое знать будем? – уточнил воевода.

– Так, только мы трое, – подтвердил Фрол.

– Разумно… В таком деле лишний розголос ни к чему… – И воевода неожиданно заговорщически подмигнул Фролу…

* * *

В погожий солнечный день, держась широкого плёса, по Волге неспешно шли сразу пять тяжелогруженых стругов. На мачте переднего, в надежде поймать хоть какой-то ветерок, лениво полоскался бессильно обвисший парус, однако полсотни тяжёлых вёсел слаженно шлёпали по воде, и караван медленно плыл вдоль открытого, лишь местами поросшего кустарником берега.

Время от времени на стругах, взбадривая притомившихся гребцов, покрикивали старшины, и их громкие голоса, разносясь вокруг, постепенно терялись в летнем мареве. Ещё от берега доносилось птичье разноголосье, изредка плескалась рыба, а в остальном ничто не нарушало царившего кругом покоя.

На корме третьего струга под туго натянутым для создания тени полотном сидел бывший в караване старшим доверенный приказчик хозяина. Перед ним стоял кувшин с брагой, и он, спасаясь от несусветного зноя, то и дело наполнял белёсым напитком объёмистую глиняную кружку и жадно пил.

Надо сказать, что если б не эта полуденная жара, заставлявшая приказчика как манны небесной ждать вечерней прохлады, настроение у него было бы замечательным. Торги в Астрахани прошли успешно, прибыль обещала быть изрядной, и приказчик предполагал, что он внакладе не останется.

Конечно, кое-какие ухищрения имелись: торговля есть торговля и при желании доверенного приказчика было в чём упрекнуть, но у его ног лежал удачно купленный и зашитый в дерюгу персидский ковёр, который наверняка должен будет умилостивить хозяина.

Изрядное количество потреблённой браги оказало действие, настроение, бывшее и до того неплохим, ещё улучшилось так, что даже зной вроде как перестал допекать. Приказчик помалу стал клевать носом, а потом вовсе задремал. Но не успел он погрузиться в сладостную нирвану, как всё время бывший у него за спиной рулевой истошно завопил:

– Разбойники!..

Приказчик дёрнулся, продирая глаза, повернулся к рулевому и увидел, как тот, испуганно вцепившись одной рукой в правило, другой показывает куда-то вперёд по ходу. Приказчик посмотрел туда и вздрогнул. Из скрытого кустарником ерика один за другим появлялись большие челны, битком набитые вооружённым людом, и устремлялись к переднему стругу.

Приказчик поначалу облегчённо вздохнул, вся охрана была предусмотрительно собрана именно там, но нападавших было столько, что отдельные выстрелы из самопалов потонули в воплях, лязге сабель и в общем победном рёве, донёсшемся от головы каравана.

Гребцы без команды прервали работу и, опустив вёсла, обречённо ждали, что будет дальше. Потерявшие ход струги сбились в кучу, и речное течение понесло их к недальнему берегу. Тем временем крики и шум впереди вроде как стихли, и нападавшие, убедившись, что взяли верх, полезли на другие струги.

Приказчик, и так дрожавший, как осенний лист, увидев у борта разбойничьи рожи, обмер от страха. Теперь было понятно, что это не просто сбродная шайка, а по меньшей мере сотни три казаков, вышедших, как у них принято было говорить, в поход «за зипунами». И точно подтверждая эту догадку приказчика, с подошедших челнов послышались выкрики:

– Сарынь на кичку! – и на борт, угрожающе размахивая саблями, сразу полезло десятка два казаков.

Один из них, судя по всему главный, в сбитой набекрень шапке и не в кольчуге, а просто в красной домотканой рубахе, но с саблей в руке, подошёл к приказчику и, хищно улыбаясь, рявкнул:

– Ты чей?

Услыхав вопрос, приказчик внезапно понял, что у него есть хоть малая, но возможность обуздать казаков, и он, взяв себя в руки, твёрдо сказал:

– Изыди, нечестивец! Груз патриарший…

В ответ один из стоявших рядом казаков выкрикнул:

– Ах ты ж шпынь ненадобный! – и подскочив ближе, замахнулся на приказчика шестопёром.

– Погодь!.. – остановил его одетый в красную рубаху казак и вдруг рассмеялся: – Патриарший, говоришь?.. Да у патриарха и так добра, чай, немерено…

Казак с шестопёром послушно отступил и, споткнувшись о зашитый в дерюгу ковёр, удивился:

– Это чегой-то?

– То для самого патриарха, персидский ковёр… – начал пояснять приказчик, но казак в красной рубахе перебил его:

– А ну развернить!.. Глянем, что оно такое…

Пока казаки споро обдирали дерюгу, тот, что в красной рубахе, отошёл к самому краю кормового помоста и, глядя на испуганных гребцов, зычно выкрикнул:

– Не боись! Я, атаман Стенька Разин, ярыжных людей[31] не трогаю!

Он обернулся, увидел, что уже развёрнутый красочный ковёр занял почти весь кормовой помост, прошёлся по нему и, остановившись посередине, стал смотреть на прибитые течением к берегу струги…

* * *

У Мясницких ворот Белого города было людно. По выложенной толстыми деревянными плахами мостовой, что серединой улицы тянулась до самой въездной башни, шли пешком и ехали на телегах посадские. Меж ними, покрикивая, чтоб сторонились, проскакивали верховые, и время от времени, грохоча ошинованными железом колёсами, катился крытый боярский возок.