Читать книгу "Резонансы мужества - Федор Колпаков"

Пожилая женщина подошла, обняла и прижалась к Сомову всем телом:

– Спасибо, дорогой мой, спасибо, – бормотала она, усаживая Григория в кресло, – какая радость.

Все сели к столу, после энергичных уговоров молодые люди согласились на ужин, после чего и началась беседа.

– Григорий, Ваня мне сказал, что вы интересовались судьбой Томы, – начала беседу Татьяна Ильинична.

– Да. Меня интересует время, когда вы вместе жили и работали в Ижевске, на оружейном заводе.

– Мы познакомились с ней там, на заводе, куда многие девушки были мобилизованы с началом войны и эвакуации, – начала Сегаль свой рассказ.

Татьяна Ивановна рассказала, как они вместе с еще несколькими десятками молодых девчушек постигали азы оружейного мастерства, как вместе с Тамарой жили в одной комнате заводского общежития. Стало известно, что Федун работала в одном из токарных цехов, а Сегаль – в сборочном.

– Что за человек была Тамара Григорьевна? – задал вопрос Сомов.

– Прекрасная подруга, внимательная, жизнерадостная, чуткая, волевая. Очень сильный человек, лидер.

Разговор подхватил Григорий и задал следующий вопрос:

– А за что Тамара Григорьевна была награждена орденом, почему была названа лучшим «производственником завода»?

– После гибели отца и братьев она очень изменилась. Мы переживали сначала, не произошло бы чего, но Тома все выдержала и стала после этой трагедии только сильней. Не замкнулась в себе, а такое тоже бывало. Нашла, наверное, себя в работе. Она так обрабатывала стволы ружей – просто загляденье. У Томы присказка появилась на каждое разделение технологических операций: «За папу!», «За братьев!», «За папу!». Мужчины не могли за ней угнаться.

Сомов и Овчаренко переглянулись. Пожалуй, что-то такое журналисты надеялись услышать, но такого попадания не ожидали даже они.

Татьяна Ивановна тем временем продолжала:

– Сперва Тома стала лучшим токарем цеха, а потом – и всего завода. Нас многих после Победы наградили медалью «За доблестный труд», а ее потом отметили еще и орденом, когда после войны пошло награждение работников союзных республик. Ничего и никого не боялась. Закончилась война, и мы вместе вернулись в Москву, восстановились в свои институты.

– А случались у вас с ней какие-нибудь памятные случаи, может быть, необычные? – спросил уже Овчаренко, который до этого только внимательно слушал.

Сегаль задумалась, поправила и безукоризненную прическу, взглянула на дочь. Не торопясь ответить, произнесла:

– Нет, пожалуй. Ничего необычного я не помню. Хотя и бывало всякое.

Было видно, что долгая беседа и воспоминания утомили пожилого человека. Поздним вечером молодые люди оставили радушный дом Татьяны Ивановны. Напоследок она еще раз обняла Григория, шепнув ему:

– Спасибо за правнука.

Возвращались в Москву молча. Уже подъезжая к дому Сомова, Радик произнес:

– Да, внуков таких людей стоит спасать.

– А других-то, что – нет? – обрезал его Сомов. Овчаренко замялся.

– Вот то-то же, – сказал ему Григорий, выходя и пожимая руку.

На следующий день в редакцию по просьбе Григория заехал Кретов. Сомов просил его извинить, за то, что пока не может составить компанию в прогулках по столице: нога еще немного беспокоила. Сомов хотел поделиться результатом знакомства и беседы с Сегаль.

– Виктор Петрович, вы были правы. Такая женщина, как Тамара Федун, могла зарядить энергией что хочешь и кого угодно. Не знаю, она ли изготовила ту «пименовскую» винтовку, но верю, что она пошла через ее руки. В сбитом Пименовым «мессере» есть, как вы говорите «резонансы» и ее …, – Григорий запнулся.

– Ее мужества и воли, – подхватил его Кретов.

– Именно, Виктор Петрович.

Он вместе с подошедшим Овчаренко рассказал Кретову обо всех деталях их разговора с Татьяной Ивановной.

– Поздравляю вас, Григорий Николаевич, Радик, это именно то, о чем я думал. В десятку! – поздравил он журналистов, – какая история, какие судьбы.

Втроем они спустились в буфет, где еще долго были слышны их возбужденные голоса и непривычный термин «резонанс», который до этого не часто звучал в стенах этого известного в столице медиадома.

Поиск, расследование, которые вел уже несколько месяцев Григорий Сомов, постепенно подходило к своему пределу. Это слово нашел сам Григорий, понимая, что в какой-то момент оборвется эта тонкая пульсирующая нить исторических событий, дат и имен. Сама история, ее ход, закроют ему возможность встретиться, задать вопросы очевидцам тех событий, людям, которые что-то знают. Так будет. Но оставалась какая-то недосказанность одной из тонких линий, на которой, как на оси, уже навсегда запечатленными бились в одном ритме открывшиеся ему резонансы мужества – яркий образ, подаренный интересным собеседником, ярким человеком и прекрасным рассказчиком.

Даже в этой его цепочке, Сомов чувствовал это все острее с каждым днем, не хватало какого-то звена. Крупного или не очень, он еще не понимал, но его отсутствие ощущалось как легкая нехватка воздуха в самом глубоком месте московского метро.

«Что-то прошло мимо», – частенько проносилась мысль, как укор. «Тамара Федун, Татьяна Сегаль и Пименов, наконец, они еще, пожалуй, не все звенья этой удивительной цепочки», – не раз приходило на ум Григорию. Ему очень верилось, что есть, существует, еще тот не открывшийся ему элемент.

* * *

Николай Назарович проснулся рано утром. Столь ранние подъемы стали данью возрасту, как-никак – шел уже седьмой десяток, но и были отголоском привычки, которую он приобрел, большую часть своей жизни проведя в монастыре.

Отца своего Николай никогда не видел. Через пару лет горячка унесла ту единственную, которая прижав его русую головку к груди, называла любовно «Николушкой». Последний родственник – старший брат матери, забрал в монастырь. Шел Коле тогда четвертый годок. Там он и вырос, живя по-монашески простой и размеренной жизнью.

Важным деланием для него – еще совсем маленького мальчика – стал труд. Навсегда врезавшимся в память стало общение со священниками, старцами монастыря. Их рассказы о прошлой жизни, истории обители, ушедших настоятелях и братии всегда вызывали живой интерес в сердце мальчика. Особенной теплотой были наполнены беседы и проповеди на Святое Евангелие.

Как-то раз старенький батюшка, который получил благословение заниматься с Николаем, рассказал ему:

– Мы много и часто читаем святых евангелистов, запоминая и в сердце откладывая дорогие слова Спасителя. И что же это за слова? Слова притч и поучений. Но есть еще слова Иисуса, которые были обращены непосредственно к ученикам и имели цель наставить их в каждом случае их многотрудных судеб.

– Все эти слова я выписал, открыв для себя, с чем же чаще всего обращался Спаситель к своим ученикам-апостолам, – священник на мгновение остановился и продолжил, – зная этот мир, понимая, сколь труден будет путь всех его учеников, от первых и до последних дней проповеди Святого Евангелия, Спаситель говорил им много раз: «Не бойтесь».