Читать книгу "Пожалуйста, только живи! - Ольга Карпович"

Он, удерживая ее сильными руками, бежал по проходу между деревянных скамеек зрительного зала, нелепо подпрыгивая и издавая какой-то дикий воинственный клич. Счастье пульсировало в висках, затопляло жаркой волной грудную клетку. Ему все еще казалось немыслимым, что он может вот так запросто прикоснуться к Рите, подхватить ее на руки, целовать, стаскивать с нее платье.

– Ибрагимов, а ну пусти меня! – не унималась Рита. – Ну все, развод и девичья фамилия, я тебе точно говорю!

И у него в голове зазвучал опять голос брата: «Дембельнусь – и женюсь. Ты смотри, чтоб тут пока никто не увивался за моей невестой». Это Руслан должен был носить ее на руках, смеяться от кружащего голову восторга, прикасаться к ее губам. Руслан, а не он. А он просто воспользовался тем, что его больше нет, отобрал девушку у мертвого. Подонок!

Он остановился и мягко опустил Риту на землю. Она, кажется, почувствовала, что с ним что-то не так, прижала ладони к его вискам, заставляя смотреть на нее, прошептала:

– Ну, ты чего? Все хорошо? Да?

– Да. – Он попытался сбросить ее руки, отвернуться, но она иногда умела быть очень сильной, обвиваться вокруг его тела, не выпуская, подавляя его волю.

– А знаешь что, – хрипло шепнула она, улыбаясь. – У нас с тобой имена почти одинаковые: Мар… и Мар… Как думаешь, может, это судьба?

И Марат уже снова целовал ее, хмелея от ее близости, податливости, от пряного запаха ее струящихся между пальцев темных волос. Целовал губы, щеки, виски, шепча:

– Маргарита… Мариша… Мара… Маруся…

– Маруся? – она тихо засмеялась. – Только этого не хватало. Какая из меня Маруся?

И, притянув его еще ближе, жарко прижалась губами к впадине у основания шеи.

То лето вывернуло его наизнанку, довело чуть не до помешательства. Душное, предгрозовое, наполненное самым ярким нереальным счастьем и ощущением грядущей беды, истошной ненависти к самому себе – за то, что жив, дышит, смеет смеяться и целовать любимую девушку.

Небо потемнело почти внезапно, все вокруг – высокий берег реки, полосу леса на другом берегу, песчаную дорогу, ведущую к шоссе, – заволокло темно-сиреневым зловещим облаком. В ставшем вдруг плотным и влажным воздухе закружилась, оседая на землю, пыль. Низко над землей пролетел стриж, раскинув в стороны полукруглые крылья.

Рита торопливо натянула сарафан, стащила из-под него мокрый купальник, сунула ноги в сандалии:

– Бежим! А то накроет!

И они, схватившись за руки, рванули по дорожке к шоссе, туда, где белела пластиковой крышей автобусная остановка. Они почти летели над землей, хохоча и опасливо оглядываясь на все ниже сползавшую фиолетовую тучу. Первые тяжелые и теплые капли дождя упали в пыль. Из-за поворота шоссе вынырнул длинный пригородный автобус и начал тормозить перед остановкой.

– Ээээй! Подождите нас! – заорала Рита и припустила еще быстрее, таща Марата за собой.

Они успели запрыгнуть в закрывающиеся двери в последний момент. Салон был битком набит, какая-то тетка с авоськами зло зыркнула на них:

– Можно не толкаться, молодые люди?

Марат, ступив на верхнюю ступеньку, вдруг увидел в другом конце автобуса остроносого мужика в форменной рубашке, тронул Риту за локоть:

– Там контролер. У тебя билеты есть?

– Ага, как же, – усмехнулась она. – Ладно, ща все будет.

– Даже не думай! – Он свирепо посмотрел на нее. – Слышишь? Пусть лучше высадит.

– Угу, и топать домой под дождем?

Рита выскользнула из его захвата и, выставив одно плечо вперед, принялась протискиваться в толпе, якобы интересуясь висевшей на стене картой города с указанным красной линией автобусным маршрутом.

– Девочка, ну ты куда лезешь-то? – возмутился какой-то дед. – Не видишь, тут люди?

– А я… – Рита растерянно замигала, напустив на лицо самое невинное выражение. – Мне бы до исполкома доехать. Вы не подскажете…

«Актриса! – с невольным восхищением покачал головой Марат. – И как это у нее так ловко получается?»

– Это тебе у «Родины» выходить, и там на 23-й автобус пересаживаться, – тут же оживился дед.

– Да что вы голову девчонке морочите? – встряла тетка с авоськами. – Пусть едет до рынка, а там пешком два квартала.

– Я, уважаемая, побольше вашего на свете живу… – завелся дед.

Закипела обычная автобусная свара. Про Риту давно все забыли. И только Марат видел, как ее тонкая, почти детская ладошка лишь на одно мгновение прикоснулась к заднему карману джинсов какого-то мужчины, потом скользнула по сумочке дородной тетки с начесом. Еще секунда – и Рита, протолкавшись обратно к нему, сунула ему в ладонь смятый билет. Марат сердито нахмурился, и она, скривив губы, прошипела:

– Слушай, ты достал уже меня, моралист! Откуда ты только взялся, такой непогрешимый?

Непогрешимый… – он сглотнул набежавший в горле комок. Моралист… Всего лишь украл чужую жизнь – и остался чистеньким. Желал смерти родному брату… Хотел занять его место… Чтобы тот просто исчез и не стоял у него на пути…

Нет! Он не хотел! Если бы он только мог пойти туда вместо него…

И что? Пошел бы? Или предпочел бы остаться дома, в безопасности? Обжиматься по углам с Ритой, в то время как родной брат ловит пули… Он совсем извелся за это лето. Тысячу раз принимал решение порвать с Ритой и тысячу раз отказывался от него, как только оказывался с ней рядом. Эта долбаная двойственность измотала его вконец, и однажды, услышав в прихожей Ритин голос (она разговаривала с бабой Диной, спрашивала, дома ли Марат), он попросту сбежал. Позорно удрал через окно, потому что просто не мог больше находиться рядом, млеть от ее близости и одновременно ненавидеть самого себя. И как это исправить, избавиться от медленно выжигающего ему нутро чувства вины, он не знал.

Сбежав из собственного дома, Марат отправился к Лехе. Тот сидел на диване перед телевизором, мрачный какой-то, злой до чертиков. Марат позвал друга пройтись, побродить по лесу – куда угодно, на самом деле, лишь бы подальше от города, где на любом перекрестке можно встретить Маргариту. Леха уныло кивнул, сунул ноги в кроссовки и вышел за Маратом на улицу.

В лесу уже чувствовалась приближающаяся осень. Темные, сплетающиеся над головой ветки дарили тень и прохладу. В проникающих между ними косых солнечных полосах кружились пылинки и посверкивали нити паутины. Кое-где под ногами попадались желтые листья. В оврагах чувствовался запах грибной сырости. Нет, лето было еще в зените, цвело всеми своими пышными красками, но в самом воздухе как будто уже дрожало ожидание скорого угасания.

Леха пнул ногой шишку, отшвырнул щелчком бычок и сообщил убитым голосом:

– Все, Маратище, картина Репина «Приплыли». Отчислили меня из учаги.

– Да ты что? Серьезно? – ахнул он. – Че, так и не дожал Гордеева?