Читать книгу "У подножья Эдельвейса - Элис Маккинли"

– Во-первых, с маленькими капризулями, которые вредят себе собственным упрямством, обращаются именно так и никак иначе, если желают им добра. – Джон зловеще приподнял чашку, намекая на то, что ее содержимое, даже при повторной попытке сопротивления, все равно окажется во внутренностях Линды. – Во-вторых, это не опыты, а давно проверенные средства. Индейцы так две тысячи лет лечились.

Джону не хотелось ругаться, но он понимал, что еще немного, и вернется к приказному тону.

– Послушайте, – Линда решила апеллировать к его разуму, – я никогда не лечилась ничем, кроме таблеток. Может быть, для вас травы – это дело привычное и они вам помогают, а меня в могилу сведут, точно.

Джон только махнул рукой.

– Во-первых, не имеет значения, лечилась ты травами раньше или нет. Полезное вещество что в таблетках, что в отваре почти одинаковое или идентично по своему действию. Разница в том, что таблетка – химия, чужеродный элемент для организма. А травы, наоборот, естественного происхождения. Во-вторых, можешь называть меня на «ты», я бы даже этого хотел. Так легче общаться.

Линда злорадно прищурилась: хоть в чем-то можно быть с ним несогласной.

– А вот не хочу! Только «вы»!

– Как тебе будет угодно. – Джон смиренно склонил голову. – А теперь, будь добра, допей содержимое этой чашки… Иначе мне придется принять меры.

Линде очень не хотелось повторения предыдущей сцены. Но и пить зелье она боялась. Джон, видя сомнение в глазах своей пациентки, все решил одним махом, благо отвар уже успел немного остыть.

Подобное обращение разозлило Линду окончательно. К тому же хозяин хижины, не напрягаясь повторивший манипуляцию с лекарством, еще и рассмеялся, когда увидел искреннее возмущение на лице девушки. Это уже было унизительно. Линда негодовала, бесилась, впрочем без ярко выраженных внешних проявлений – тихо, под одеялом, повернувшись к стене. И чувства эти были тем сильнее, чем более четким становилось осознание: она в его руках и ничего не может с этим поделать. От досады даже слезы на глазах выступили. Что бы такое сделать ему назло? Не съесть кашу? Так ведь, не ровен час, вольет ей в рот, как эту злополучную настойку. Линда не удержалась-таки и всхлипнула, слезы неслышно сбежали на подушку и впитались в ткань, оставив крохотные серые пятнышки. Ну что? Что сделать?

Джон направился в кухню, чтобы не рассмеяться еще раз. А хохотать над несчастным созданием, которое, может, впервые в жизни как следует осадили, не совсем корректно. Но удержаться от смеха, несмотря на все доводы, было непросто. Джон даже хотел прикрыть дверь в комнату, чтобы девочка, упаси господи, не услышала.

Однако когда подошел к порогу, то услышал нервный всхлип. Такой издает человек, если очень старается не заплакать, – сдавленный, притуплено-тихий, словно украденный у кого-то. И вот тут уж ему стало не до смеха. Обидел. Ну конечно, а чего еще следовало ожидать?..

Утешать Джон никогда толком не умел. И если Ил начинала плакать, то просто не знал, куда себя деть. А если уж она плакала по его вине, обиженная каким-нибудь несправедливым, на ее взгляд, запретом, так и вообще старался уйти куда подальше. И вот опять эти женские слезы! Джон уже мысленно упрекал себя за грубость. Ребенок болен, только третий день в его доме, а тут он со своими методами воспитания. Пойти извиниться? Поговорить?

Нет, нельзя, потом на шею сядет и ножки свесит. Джон отлично это понимал. Когда-то Ил напропалую пользовалась этим приемом: разжалобит слезами, а потом добивается, чего хочет и в каких угодно количествах. Нет уж, пусть лучше поревет, а потом успокоится и уснет, зато больше не будет проблем с приемом лекарств. Раз и навсегда запомнит. И Джон окончательно решил быть твердым.

Когда каша была готова, он разложил ее по тарелкам и вернулся в комнату. Так, теперь самое сложное, ведь сейчас обязательно последует демонстрация характера.

– Давай завтракать. – Джон поставил тарелки на стол. – Есть будешь прямо в кровати, подложим тебе под спину подушки. Поднимайся.

Линда не шелохнулась. За это время ей в голову не пришло ни одного плана мести: ни гениального, ни обыкновенного, ни даже плохонького. Было до ужаса обидно, а противопоставить нечего. В детстве Линда в подобных случаях закатывала грандиозные скандалы, правда в пансионате это происходило чаще, чем дома, но не суть важно.

И тут ее осенило. Ха! Этот тиран думает, что общается с ребенком, так за чем же дело стало? Ведь детям прощается гораздо больше, чем взрослым, да и спрашивают с них не так строго. Ну, подожди, теперь ты попляшешь! В голове у Линды, которая половину юности только и занималась тем, что доводила до белого каления окружающих, уже начали возводиться грандиозные здания сумасшедших выходок, призванных отравить жизнь хозяину дома. Ах ребенок? Ты хотел ребенка? Так получи!

– Не буду есть! – Линда сказала это, не повернувшись, даже не сказала, а буркнула.

– А могу я узнать причину столь решительного отказа?

Настоящая, взрослая Линда, сковав себя приличиями, ответила бы что-нибудь вроде: «Я не очень хорошо себя чувствую, немного тошнит» – и на этом вопрос был бы исчерпан. Но ей хотелось скандала. Причем немедленно и со всеми вытекающими последствиями! Благо, теперь появилась возможность удовлетворить это желание.

– Я не стану есть в доме, где надо мной издеваются. – Линда все так же лежала лицом к стене, но постаралась голосом передать степень своего презрения к жалкой лачуге и к ее обитателю.

Судя по последовавшему ответу, у нее это получилось.

– Знаешь что, солнышко… – голос Джона гневно дрогнул, – или ты поешь сама, или я повторю фокус, но уже не с лекарством, а с кашей.

– Попробуйте.

С этими словами Линда нырнула под одеяло и быстро подобрала под себя края, образовав нечто вроде кокона. Плакать больше не хотелось, напротив, в душе появилось некое удовлетворение. К тому же ситуация уже начинала становиться забавной.

У Джона прямо-таки руки опустились. Нет, конечно, следовало ожидать чего-нибудь эдакого, но не в первый же день! И что теперь вообще делать? Может, просто пока не обращать внимания? Психологи советуют это сплошь и рядом, однако на Ил, например, это никогда не оказывало необходимого воздействия. Но сестре, так или иначе, всегда можно было пригрозить наказанием, а тут…

– Как хочешь. – Джон забрал тарелки и ушел в кухню.

Пускай полежит в гордом одиночестве. Подумает над своим поведением, решил он.

Под одеялом было нестерпимо жарко и душно. Воздух почти не проникал

Линда мысленно рассмеялась, представив, как Джон ждет час, другой, третий, потом начинает дергаться, беспокоиться, но не решается заговорить первым. Еще около тридцати минут он «нарезает круги» по комнате, потом подходит, легонько трогает за то место, где предположительно находится ее плечо. Предлагает помириться, может, даже извиняется. Но она молчит! Тогда Джон отходит. Снова ждет. Наступает вечер, на улице темнеет. Он уже не на шутку испуган. Страшные мысли лезут ему в голову: а вдруг ребенок заснул и задохнулся?