Читать книгу "Обгоняя ветер - Одри Бишоп"

Лишь дома она развернула полученную бумагу и подумала, что не следовало бы ей проявлять излишнюю деликатность. Ей показалось невежливым изучать выставленный счет, словно она не доверяла своим гостеприимным знакомым, и теперь она жалела о том, что не повела себя иначе. Если бы только она удосужилась заглянуть в бумагу в присутствии Хэла! Она бы нашла, о чем поспорить. И хотя она мало разбиралась в подобных вещах, с первого взгляда было ясно, что ремонт обошелся ей почти даром.

Уинни долго крутила в руках счет, рассматривала размашистую подпись хозяина автосервиса и размышляла, как ей следует поступить. В конце концов, не ехать же ей обратно для того, чтобы выяснить, не потерялся ли где нуль, а то и два? Если владелец станции техобслуживания оценил проделанную работу именно в такую сумму, то кто она такая, чтобы спорить?! А если в расчетах допущена ошибка, ее, без сомнения, скоро известят. Этим она успокоила совесть, тем более что радость по поводу того, что не придется сильно тратиться на ремонт, хоть и старательно сдерживаемая, была вполне искренней.

7

На следующий день Уинни предстояло выяснить, что неожиданное знакомство с байкером внесло в ее жизнь более крутые перемены, чем она могла предположить. С самого раннего утра на нее обрушилась неожиданное осознание: Хэл Роджерс вторгся не только в ее внутренний мир, из-за чего она полночи не сомкнула глаз, но и изменил ее взаимоотношения с окружающими.

Едва выйдя из машины, она оказалась под прицелом тщательно скрываемых любопытных взглядов коллег и ничем не прикрытого любопытства учеников, сворачивавших шеи при ее приближении и начинавших громко шептаться за ее спиной. Все внезапно заметили, что такой человек, как мисс Уиннифред Милтон, которая обычно скромно проскальзывала в класс и ничем никогда не блистала на фоне более общительных коллег, оказывается, не так уж проста. Для той, что привыкла оставаться в тени и не стремилась к популярности, такое внимание к собственной персоне стало настоящей пыткой.

Некоторые из учителей не только начали обращать повышенное внимание на нее, но и предприняли ряд попыток намеками выведать, кто был тот человек на шикарном байке. Одни шли напролом, озадачивая ее своими неуместными вопросами немедленно после приветствия. Другие вели себя более деликатно и начинали издалека, и это была еще большая пытка, чем прямолинейность первых. Уинни сквозь зубы и прилипшую к губам улыбку пыталась заверить самых неугомонных собирателей сплетен, что ее просто подвез один знакомый, что она с ним почти не общается, но такое объяснение мало удовлетворяло ждущих пикантных подробностей.

Кульминацией дня стала беседа с директором, который официально вызвал ее в кабинет через секретаря, вырвав с очередного урока. Такой тактический ход был явно рассчитан на то, чтобы показать всем: мисс Милтон пригласили к директору не для приватной беседы, а для публичной порки, хоть и за закрытыми дверями.

Уже через двадцать минут после окончания разговора, который в основном состоял из обличительного монолога мистера Уиллби, изредка прерываемого робкими и безуспешными попытками провинившейся учительницы оправдаться, вся школа знала содержание их беседы. Подобный тщательно просчитанный психологический маневр всегда приводил к результату, желанному для сурового руководителя: его жертва ощущала на себе не только всю тяжесть его гнева, но и порицание общественности, тщательно завуалированное за сочувственными взглядами.

Когда Уинни передали, что мистер Уиллби желает видеть ее в своем кабинете, ей и в голову не пришло, что это желание может быть связано со вчерашними событиями. Прокатиться на байке для нее означало всего лишь на некоторое время привлечь к себе внимание, но никак не вязалось с какими-то нарушениями дисциплины, этикета или законов. Вот почему первые же слова директора, прозвучавшие вместо приветствия, едва за ней закрылась дверь, сначала всего лишь озадачили ее и привели в некоторое недоумение.

— Мисс Милтон, вы позволили себе довольно дерзкую выходку, явно не соответствующую выбранной вами профессии.

Уинни удивленно захлопала глазами, пытаясь вспомнить, в чем же она могла провиниться, чтобы заслужить вызов на ковер. Никаких серьезных проступков вроде конфликтов с учениками или их родителями на ум не приходило, ни единой задолженности по методическим материалам, никакой порчи школьного имущества. Но времени на размышление и анализ своей преподавательской деятельности у нее почти не было, так как мистер Уиллби набрал полные легкие воздуха и продолжил:

— На глазах всей школы вы сверкаете своими, прошу прощения за подобную формулировку, голыми ляжками, раскатывая на байке, как самая последняя цыпочка. И это притом, что вы должны служить примером для подрастающего поколения. Чему, позвольте полюбопытствовать, они могут научиться у такого преподавателя?

То, что последний вопрос был риторическим, а пауза в монологе возникла исключительно из-за того, что ее собеседнику просто не хватило воздуха, чтобы на одном дыхании закончить свою мысль, Уинни поняла, когда попыталась возразить:

— Вы все не так поняли, этот человек…

Но закончить ей так и не удалось. Мистер Уиллби не обратил на эту жалкую попытку оправдаться никакого внимания и продолжил обличать провинившуюся подчиненную. Если бы она не была столь подавлена несправедливыми упреками, ее бы изумило, с какой ловкостью мысль директора перескочила с одной-единственной поездки на мотоцикле к антиобщественному поведению, а оттуда к проституции и наркомании.

Согласно его логике, выходило, что если человек хоть раз прокатится на байке, то в следующую же минуту он рванет громить витрины магазинов, утонять чужие автомобили, торговать «белой смертью» и в довершение всему собственным телом. Словно подобные поступки можно подхватить, как заразную болезнь, единожды запрыгнув на мотоцикл.

Сначала Уинни пыталась внимательно слушать в надежде, что ей представится возможность сказать что-нибудь в ответ, опровергнуть немыслимые и абсурдные обвинения, которые выдвигались в ее адрес. Но чем дольше говорил директор, тем быстрее она теряла нить его рассуждений. Так как на протяжении всей беседы у нее не возникло ни единого шанса вставить хотя бы словечко в обличительный монолог, Уинни постепенно сникала, а уверенность в собственной невиновности таяла с поразительной быстротой.

Мистер Уиллби не блистал особыми талантами, но в одном он всегда был великолепен. Он мог читать нотации часами. Обличать, призывать все мыслимые и немыслимые кары на голову несчастной жертвы. Из него бы вышел превосходный инквизитор, родись он несколько сотен лет назад. Тогда бы крестьянам не пришлось собирать дрова на костер для ведьм. Он бы настолько заболтал эти пропащие души, что они были бы счастливы поскорее покинуть этот мир. Их бренное существование непременно бы оборвалось если не от угрызений совести, то от морального истощения.

Когда словесный поток наконец иссяк, все, что смогла из себя выдавить в ответ растерянная Уинни, едва сдерживающая слезы, застилающие глаза, было:

— Такого больше не повторится.