Читать книгу "Героиня второго плана - Анна Берсенева"

«Зачем он мне все это говорит? – в смятении подумала Серафима. – Этого не надо!»

Она хотела даже вслух ему это сказать, но язык не повернулся.

– Я не понимаю, что чувствую сейчас, – сказал Немировский. – В ней было много жизни, и когда она пришла ко мне ночью, мне показалось, что-то еще возможно. Вот, вышло, что нет.

– Но… – пролепетала Серафима. – Вы ведь начнете работать, у вас будет новая жизнь, и…

Это прозвучало так жалко и глупо, что она замолчала на полуслове.

– Новая жизнь? – Немировский наконец обернулся. На фоне окна Серафима видела только абрис его лица, а черты были неразличимы. Это было даже хорошо, потому что значило, что не бросит ее в жар от холода его глаз. – Думаю, ничего нового уже не будет, и ладно. А работать – да, конечно. Наркомания такого рода полезна для окружающих.

«Он редко бывает откровенен, – подумала Серафима. – Но сейчас говорит то, что чувствует».

Она не понимала, каким образом об этом догадалась. Но почему-то знала это точно.

– Вам здесь в самом деле опасно сейчас, Леонид Семенович, – сказала Серафима. – В Москве просто вакханалия антисемитизма. Как это отвратительно, боже мой! Всего два года прошло после войны, после всего…

«Зачем я это говорю?! – ужаснулась она. – А вдруг он скажет: в самом деле, лучше мне вернуться обратно в Вятку?»

Но нечестно было бы не предупредить его, и она продолжала:

– У нас в библиотеке – я в научно-технической библиотеке работаю – уволили директора. Только за то, что он еврей. Никто особенно и не скрывал причину, даже наоборот. Было такое омерзительное собрание, я его с содроганием вспоминаю. Какой-то поток безумия. Я сначала подумала, это всё заранее готовили, но нет, я бы все-таки знала. Все спонтанно, но так вдохновенно, как по нотам. То есть да, я понимаю, может быть или вдохновенно, или по нотам, но было вот именно это вместе. – Серафима приложила руку к губам, чтобы они не дрожали. – Поверьте, я много видела, как унижают людей, да и все мы это видели и давно уже поняли, что не в наших силах что-либо с этим поделать. Но на том собрании… У всех глаза горели, когда они говорили о Якове Ароновиче невообразимые мерзости. Он слушал, слушал, лицо у него стало белое, и вдруг он говорит: «Павел Николаевич, что же ты плетешь? – Это заместитель его, Павел Николаевич, – пояснила она. – Мы же, говорит, с тобой вместе воевали, ты же со мной в Москву с фронта приезжал сына моего хоронить, Женьку моего, над могилой его со мной стоял – и ты говоришь, что я за чужими спинами в войну отсиживался?..» А я его Женю знала, чудесный был мальчик, он на фронт буквально сбежал, хотя у него близорукость была ужасная и в армию его не взяли, а он в ополчение, в сорок первом, и сразу же погиб под Волоколамском… Все замолчали, когда Яков Аронович это сказал, мертвая стала тишина. А Павел Николаевич знаете что ему ответил? «Не-у-бе-ди-тель-но! Неубедительно, – говорит, – вы оправдываетесь, гражданин Браверман». Я никогда не привыкну, что люди на такое способны, – помолчав, чуть слышно произнесла она.

– И не надо, – сказал Немировский. – Вам не надо к этому привыкать.

«Вам» было главным в его словах. Сердце от этого взлетело у нее к самому горлу – так, что дыхание перехватило.

– Может быть, вам все же лучше уехать? – Серафима с трудом заставила себя это произнести. – Сейчас из Москвы многие уезжают. Скрыться хотят, раствориться. Страна-то большая – надеются, что о них забудут, если они не будут на виду. У нас одна сотрудница из отдела комплектования, Роза Соломоновна, куда-то в Сибирь уехала. Уволилась потихоньку, в один день собралась и уехала. Мне так и сказала: «В Москве мы слишком на виду, надо спрятаться, отсидеться».

– Не волнуйтесь, Серафима, – сказал Немировский. – Для меня все это не представляет особой опасности.

– Почему?

– Потому что для меня не имеет решающего значения, где жить.

«И жить ли вообще».

Этого он не сказал, но Серафима услышала эти слова так ясно, как если бы он не просто произнес их, а выкрикнул.

– У нас в больнице было то же самое, – сказал Немировский. – Так что про сионистское гнездо и происки космополитов – у вас ведь это говорили? – я уже слышал. Полина сделала для меня вызов в Москву очень вовремя, – усмехнулся он. – Иначе я, скорее всего, уже сидел бы.

От его усмешки у Серафимы мороз прошел по спине.

– Если я чем-то могу вам помочь… – проговорила она.

– Вы мне уже помогли.

– Но ведь здесь даже кровати нет! – воскликнула она. И поспешно добавила: – У меня есть складная кровать. Швейцарская, папина еще, она сохранилась. Я могу дать на первое время, не на полу же вам спать.

– Спасибо. Действительно, было бы кстати.

О том, как же он поставит кровать на темное неровное пятно, въевшееся в паркет, Серафима спрашивать не стала. Она просто не могла спросить такое.

Немировский вернулся к ней в комнату, забрал свой чемодан, взял складную кровать, которую Серафима попросила его снять с платяного шкафа, и ушел.

Вечером, когда она шла в кухню, то увидела, что дверь Полининой комнаты распахнута настежь. Посередине комнаты сидела на полу Таисья в подоткнутой юбке и драила скребком паркет.

– А как еще кровищу отскрести? – огрызнулась она на Серафимин вопрос. – Ничего, половичком прикроет, и не видать будет, что ободрано. Ты не лезла бы, а? Нашлась умелица!

– Тебя точно Леонид Семенович попросил у него убрать? – все-таки уточнила Серафима.

– Нет, сама взялася! – фыркнула Тайка. – За глаза его за красивые! Конечно, попросил. И денег дал. За уборку, за еду приготовить. А мне что? На Полин Андревну работала и на него поработаю, знай платит пускай. Доктора, они богатые.

– Кто тебе сказал? – пожала плечами Серафима.

Что Немировский нанял Таисью убирать и готовить, было естественно, но почему-то неприятно.

– Всем известно. Кроме тебя. Иди, иди себе, куда шла.

Не вставая с пола, Тайка толкнула пяткой дверь и захлопнула ее, едва не стукнув Серафиму по лбу.

Да и о чем было говорить? Печаль и горечь, ненадолго отступившие при встрече с Немировским, вернулись в Серафимино сердце снова. Но что же? Там их место, и незачем тешить себя пустой иллюзией, будто это может перемениться.

Глава 10

Мартин предложил встретить Майю в аэропорту, но она отказалась. Из аэропорта в Кельн удобнее добираться на электричке, чем на машине, и чемодан у нее легкий, и в трамвай с ним войти несложно. Она попросила, чтобы Мартин встретил ее на остановке возле дома.

Кроме этих разумных доводов, был и неразумный: сердце у Майи замирало, когда она выходила из Центрального вокзала на площадь и перед ней, как целый мир, устремленный вверх, вырастал Собор. Это ощущение замирающего сердца было сродни волшебной сказке, и она дорожила им, как дорожат детством. Хотя ее детство не имело никакого отношения к Кельну, она и представить не могла, что когда-нибудь увидит этот город.