Читать книгу "Душевные омуты - Джеймс Холлис"

Как мы уже отмечали, когда говорили о вине, самое трудное — это простить предательство, особенно то, которое кажется нам обдуманным. К тому же способность прощать — это не только внутреннее признание нашей способности предавать, а единственный способ освободиться от оков прошлого. Как часто нам встречаются ожесточенные люди, которые так и не простили своего бывшего супруга, который их предал! Оставаясь в плену у прошлого, такие люди все еще остаются в браке с предателем, их все еще разъедает соляная кислота ненависти. Мне также встречались пары, которые уже формально развелись, но по-прежнему испытывали ненависть к своему бывшему супругу не за то, что он сделал, а именно за то, что он не сделал. Джулиана была «папиной дочкой». Она нашла мужчину, который заботился о ней. Хотя ее раздражала его опека, а его — ее постоянная потребность в помощи, их поведение определялось бессознательным соглашением: он будет ей мужем-отцом, а она — его преданной дочерью. Когда ее муж перерос эти бессознательные отношения и восстал против них, им обоим было чуть больше двадцати, Джулиана пришла в ярость. Она по-прежнему оставалась обидчивой, как маленькая девочка, не осознавая, что уход ее мужа был призывом стать взрослой. Его предательство казалось ей глобальным и непростительным, тогда как в действительности он «предал» только симбиотические детско-родительские отношения, от которых ей самой никогда бы не удалось освободиться. Достаточно сказать, что она сразу же нашла другого мужчину, с которым стала отыгрывать ту же самую зависимость. Призыв к тому, чтобы стать взрослой, она оставила без внимания.

Предательство часто ощущается человеком как изоляция его Я. Отношения с тем Другим, на которого он рассчитывал, возлагал какие-то ожидания и вместе с которым отыгрывал folie a deux Folie a deux — сумасшествие вдвоем (фр.), теперь стали сомнительными, а базовое доверие к нему оказалось подорванным. При таком изменении сознания может произойти существенный личностный рост. Мы можем многому научиться в результате полученных травм, но если мы не научимся, то получим их снова, в другой ситуации, или станем отождествлять себя с ними. Многие из нас так и остались в прошлом, «идентифицируясь со своей травмой». Бог, наверное, «предал» Иова, но в конечном счете потрясаются именно основы мировоззрения Иова; он переходит на новый уровень сознания, и его испытания становятся Божьим благословением. Как только на Голгофе Иисус почувствовал, что его предали не только иудеи, но и Отец, он сразу окончательно принял свою судьбу. Естественно, что предательство заставляет нас чувствовать себя отвергнутыми и, наверное, вызывает чувство мести. Но месть не расширяет, а наоборот, сужает наше сознание, так как снова возвращает нас в прошлое. Люди, поглощенные местью, при всей глубине и оправданности их горя, продолжают оставаться жертвой. Они все время помнят о случившемся предательстве, и тогда расстраивается вся последующая их жизнь, которую они могли бы построить себе на благо. Точно так же человек из всевозможных форм отрицания может выбрать одну — оставаться бессознательным. Эта уловка — отказ человека ощутить боль, которую он уже однажды испытал, — становится сопротивлением личностному росту, который должен произойти у любого, изгнанного из рая, и всякому требованию расширения сознания.

Еще один соблазн человека, которого предали, заключается в обобщении своего переживания, как в уже упоминавшемся случае паранойи мужчины, которого бросила мать. Если она его покинула, то нет никаких сомнений в том, что любая другая женщина, за которой он станет ухаживать, сделает то же самое. Эта паранойя, которая в данном конкретном случае кажется вполне понятной, заражает цинизмом почти все отношения. Склонность к обобщению на основе любых острых переживаний предательства приводит к узкому спектру ответных реакций: от подозрительности и избегания близости до паранойи и поиска козла отпущения. Предательство побуждает нас стремиться к индивидуации. Если предательство вытекает из нашей экзистенциальной наивности, то нам хочется охватить все больше вселенской мудрости, диалектика которой, как оказывается, сводится к приобретению и потерям. Если предательство вытекает из нашей зависимости, нас тянет туда, где мы можем оставаться инфантильными. Если предательство вытекает из сознательного отношения одного человека к другому, нам приходится страдать и постигать полярности, заключающиеся не только в самом предательстве, но и в нас самих. И в любом случае, если мы не останемся в прошлом, погрязнув во взаимных обвинениях, то обогатим, расширим и разовьем свое сознание. Эту дилемму очень хорошо обобщил Каротенуто:

С точки зрения психологии переживание предательства позволяет нам испытать на себе один из фундаментальных процессов психической жизни: интеграцию амбивалентности, включающей в себя чувства любви-ненависти, существующие в любых отношениях. Здесь снова нужно сделать акцент на том, что такое переживание испытывает не только человек, обвиняемый в предательстве, но и человек, переживший его и бессознательно способствовавший развитию цепи событий, которые привели к предательству.

Тогда самая большая горечь предательства может заключаться в нашем невольном признании — которое часто происходит через несколько лет, — что мы сами «согласились на тот танец», который в свое время привел к предательству. Если мы сможем проглотить эту горькую пилюлю, то расширим представление о своей Тени. Мы не сможем всегда быть такими, какими хотим выглядеть. Опять же сошлемся на Юнга: «Переживание самости — это всегда поражение для Эго». Описывая собственное погружение в бессознательное в двадцатые годы XX в., Юнг рассказывает нам о том, как ему время от времени приходилось себе говорить: «Вот еще одна вещь, которую ты о себе не знаешь». Но именно горький вкус этой пилюли вызвал такое развитие сознания.

Переживая потери, печаль и предательство, мы «погружаемся в глубь», а, может быть, и «проходим через» них к более широкому Weltanschauun(мировоззрение). Например, Дэвин, казалось бы, погрузился в трясину печали по своей покойной жене. Но его ощущение ненужности и внутренней разобщенности не соответствовали его потере. Проработав это переживание, он смог увидеть, что он потерял самого себя, печалясь по своей непрожитой жизни, преданный с самого детства другим и обреченный жить, как задумал кто-то другой. Только выдержав мучительные страдания в течение этих двух лет, он, наконец, смог начать жить собственной жизнью.

Потери, печаль и предательство, которые мы испытываем, означают, что мы не можем удержать все в своих руках, принимать все и всех такими, какие они есть, и обойтись без острой боли. Но эти переживания дают нам толчок к расширению сознания. Среди всеобщей изменчивости возникает одно постоянное стремление — стремление к индивидуации. Мы находимся не у истоков и не у цели; истоки остались далеко позади, а цель начинает от нас отдаляться, как только мы к ней приближаемся. Мы сами — это наша теперешняя жизнь. Потери, печаль и предательство — не просто гиблые места, в которых нам невольно приходится оказываться; это связующие звенья с нашим зрелым сознанием. Они являются такой же частью нашего странствия, как и то место, где можно остановиться и передохнуть. Великий ритм приобретений и потерь остается вне нашего контроля, но в нашей власти остается лишь желание найти даже в самых горьких переживаниях то, что дает силы жить.