Читать книгу "Джек Ричер, или Дело - Ли Чайлд"

Глава 10

Пройдя за пару минут две сотни ярдов, я дошел до «железки». Первое, что я увидел, — предупреждающий знак, установленный рядом с дорогой, по которой я шел; две скрещенные под углом девяносто градусов стрелки, на одной надпись «ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА», а на второй — «ПЕРЕЕЗД». Чуть дальше стоял столб с укрепленными на нем красными фонарями, а где-то позади него должен был быть ящик с установленным в нем электрическим звонком. Примерно через двадцать ярдов кюветы по обеим сторонам дороги круто обрывались под прямым углом. И вот, прямо перед собой, в слабом свете луны я увидел железную колею — два идущих в направлении север-юг параллельных рельса, проложенных не строго на одном уровне и не абсолютно ровных; рельсы выглядели старыми, изношенными, требующими ремонта. Гравийное основание было неровным, бугорчатым, слежавшимся; местами виднелись широкие поросли высокой сорной травы. Встав между рельсами, я посмотрел сначала в одну сторону, затем в другую. Слева, примерно в двадцати ярдах к северу, я рассмотрел темный контур старой полуразрушенной водокачки со свешивающимся сбоку толстым шлангом, похожим на слоновий хобот. В прошлые времена водокачка, соединенная трубопроводом с источником пресной воды, который поил Картер-Кроссинг, находилась в постоянной готовности для заправки подъезжающих к ней и томящихся от жажды паровозов.

Я сделал в темноте полный поворот на 360 градусов. Кругом царило абсолютное спокойствие и мертвая тишина. Я уловил в ночном воздухе запах горелого дерева, исходивший, возможно, от подожженных той самой голубой машиной деревьев, стоявших рядом с железнодорожным полотном чуть севернее; с востока доносился едва заметный запах барбекю — там, по моим прикидкам, располагалась оборотная половина города. Но, как я ни всматривался в ту сторону, не видел ничего, кроме сплошной темноты. Я мог лишь предположить, что там проходила дорога, проложенная в лесу по просеке.

Я повернул назад и пошел в обратную сторону. Идя по твердой дороге и думая о пироге, я вдруг заметил приближающийся свет фар. Большая машина, а может, небольшой грузовичок, шедший на малой скорости прямо на меня. Было похоже, что автомобиль намеревался повернуть на Мейн-стрит, но вдруг изменил направление движения. Возможно, водитель заметил меня в свете своих фар, прекратил поворот и снова поехал по прямой в мою сторону. Я продолжал идти вперед. Машина оказалась тупоносым пикапом. Он ехал, подпрыгивая на ухабах и неровностях дороги, и от этого лучи его фар устремлялись то вверх, то вниз. Я слышал низкий булькающий звук его изношенного восьмицилиндрового V-образного двигателя.

Машина съехала на встречную полосу и остановилась в двадцати футах от меня. Я не мог рассмотреть, кто в ней сидел. Свет фар был слишком ярким. Я продолжал идти. Я не собирался обходить машину по траве, к тому же обочина с моей стороны была довольно узкой, ведь кювет был у меня по правую руку, а потому я продолжил идти прямо, приближаясь к водительской двери. Водитель наблюдал за мной, и когда до него оставалось не более десяти футов, он открыл окно, положил запястье левой руки на дверь и высунул свой левый локоть, чтобы преградить мне путь. Теперь стало достаточно светло для того, чтобы я смог его рассмотреть. Это был штатский, белый, плотного телосложения, одетый в футболку с подвернутыми рукавами; его толстые руки были покрыты густой шерстью и чернилами. У него были длинные волосы, не мытые как минимум неделю.

Итак, у меня есть три варианта.

Первый: остановиться и поговорить.

Второй: отойти на заросшую травой обочину между дорогой и кюветом и обойти его.

Третий: сломать ему руку.

Я выбрал первый вариант. Я остановился. Но не заговорил. По крайней мере, не сразу. Я просто остановился и стоял.

В кабине был второй человек, сидевший на пассажирском сиденье. Такого же типа, как и водитель. Руки в шерсти и татуировках, волосатый, грязный, сальный. Но внешне не похожий на него. Во всяком случае, не брат, разве что двоюродный. Они оба смотрели прямо на меня с каким-то самодовольством и сдерживаемым нахальством — с каким смотрят на незнакомого человека в барах определенного типа. Я смотрел на них в ответ. Я не тот незнакомец, за которого они меня приняли.

— Кто ты такой и куда идешь? — спросил водитель.

Я ничего не ответил. У меня хорошо получается не отвечать на вопросы. Не люблю говорить. Я бы мог прожить остаток жизни, не произнося ни слова, если бы это потребовалось.

— Я задал тебе вопрос, — напомнил водитель.

Я подумал: в действительности два вопроса. Но ничего не ответил. Мне не хотелось бить этого парня. Во всяком случае, не руками. Я отнюдь не фанатичный приверженец гигиены, но все равно после контакта с подобным типом у меня непременно возникла бы потребность вымыться, причем вымыться основательно, хорошим мылом, тем более что в будущем меня ожидал пирог. Поэтому я обдумывал, как нанести ему удар ногой, и мысленно представлял себе, как это произойдет: он открывает дверь, он выходит; он, обходя дверь, идет на меня, затем он валится наземь, его рвет, и он задыхается в блевотине, держась за свое рыло.

Не так уж трудно.

— А ты говоришь по-английски? — спросил он.

Я ничего не ответил.

Парень, сидевший на пассажирском сиденье, сказал:

— А может, он мексиканец?

— Ты мексиканец? — спросил меня водитель.

Я ничего не ответил.

— Да нет, — покачал головой водитель, — на мексиканца он не похож. Слишком большой.

Вообще говоря, это была правда, хотя я и слышал об одном мексиканском парне по имени Хосе Кальдерон Торрес, который был выше меня более чем на фут. И я помнил одного мексиканца по имени Хосе Гарсес, выступавшего на Олимпиаде в Лос-Анджелесе, который взял в толчке и рывке вес более четырехсот двадцати фунтов, а это, пожалуй, больше, чем вес обоих типов, сидевших в машине.

Водитель спросил:

— Может, ты пришел из Келхэма?

Есть риск возникновения враждебных настроений между городом и базой, сказал мне Гарбер. Люди в соответствующих обстоятельствах всегда вспоминают, к какой части общества они принадлежат. Может, эти парни знают Дженис Мэй Чапман. Может, они не могут понять, зачем ей было водиться с солдатами, а не с ними. Может, они никогда не видели себя в зеркале.

Я ничего не сказал. Но и не пошел вперед. Не хотел оставлять машину позади себя. Тем более в этом безлюдном месте, да еще на темной сельской дороге. Я просто стоял рядом с машиной, глядя в упор на этих двух парней, на их лица, сперва на одно, потом на другое; при этом мое собственное лицо не выражало ничего, кроме открытости и скептицизма, и, может быть, самую малость веселости. Этот вид обычно срабатывал. Он всегда провоцировал на что-то людей определенной категории.

Пассажир первым поддался на провокацию.

Покрутив ручку, он опустил окно своей дверцы и высунулся из него почти по самую талию, а потом, извиваясь всем телом, приподнялся, и его голова оказалась над крышей кабины. Держась одной рукой за борт кузова и угрожающе размахивая согнутой второй рукой, как будто в ней был зажат кнут или что-то тяжелое, предназначенное для того, чтобы запустить в меня, он сказал: