Читать книгу "Звезда и старуха - Мишель Ростен"

– Одетт как-то раз выбрали королевой красоты на ярмарке в Троне. И с тех пор меня там запомнили, принимали с распростертыми объятиями, носили на руках, кричали: «Браво!» Я боялась всяких колес обозрения и прочих аттракционов, одна только детская карусель с лошадками, повозками, облаками, розовыми поросятами мне понравилась, напомнила детство. Ее я не испугалась. Если назавтра такую же поставят здесь, в Дуарнене, или напротив твоего Театра – сразу же прокачусь. Хозяин мне все показал: механизм, мотор, гондолы, разрисованный шатер. Но когда я впервые села на лошадь, а все это вдруг как завертится, я чуть с ума не сошла, завопила: «Остановите! Сейчас же остановите!» Вот страху-то натерпелась! А хозяин только покатывался со смеху и долго-долго меня не отпускал, ведь реклама отличная. Я ору, а люди толпятся вокруг, хлопают мне: «Так держать, Одетт!» Если все тебя окликают, знают – ты не пустое место. Карусель вращалась, Одетт боялась, намертво вцепилась в деревянную лошадь и не чаяла с нее слезть – плохо мне пришлось. Но спустилась я с карусели как ни в чем не бывало, раздавала автографы, фотографировалась со всеми желающими. На другой день шла мимо, хозяин опять меня пригласил. И я ничего не могла поделать, села на карусель, хотя боялась до смерти. Так и пошло: все кружится, я кричу от ужаса, люди мне хлопают, хозяин доволен, восхищен отвагой Одетт…

Пока она говорила, к их столику стали подходить люди за автографом, за фотографией. Одетт, не ломаясь, не кривляясь, сразу же доставала фотографию, подписывала, отдавала, обменивалась с фанатами поцелуями и рукопожатиями, ни на минуту не прерывая рассказа, так что автографы, поцелуи, теплые слова органично вплетались в повествование, становились его неотъемлемой частью. Настоящее волшебство! Постановщик вновь безоговорочно покорился ее величеству, императрице, что с монаршей простотой переходила с регистра на регистр, соединяя высокое с обыденным. Незаметно непринужденно совершала головокружительные переходы от эпического сказания к задушевной беседе и обратно. Отрадно слушать!

В разговоре Одетт упомянула композицию из своего репертуара. И сейчас же вскочила, заиграла на воображаемом аккордеоне. Принялась перебирать пальцами на уровне груди, будто и вправду выступала на сцене. Запела на разные голоса, изображая целый оркестр. Блестящая импровизация!

Поскольку Одетт встала из-за стола, официант решил, что пора убрать ее тарелку. Неслышно подошел и осторожно потянулся за ней, боясь помешать. Одетт мгновенно умолкла и обернулась к нему:

– Этого мальчишку отправьте назад, в школу гостиничного персонала!

Решительно отобрала у него тарелку, водрузила ее перед собой и продолжила свое вокальное пояснение в полный голос, безошибочно взяв следующую ноту, словно ее и не прерывали.

Несчастный официант не знал, как поступить: уйти, остаться, подождать, пока мадам допоет, но ведь блюдо уже остыло, хотя она велела сама… Он окончательно смешался, покрылся испариной от смущения. Тут Одетт села и убедилась, что все и вправду остыло. Почему тарелку не унесли? Нынешняя молодежь вообще ничего не знает и не умеет! У нее достало совести снова крикнуть:

– Прочь! Возвращайся в школу!

Официант опрометью бросился на кухню.

Звезды несправедливы. Нет, неверное утверждение. Скорее так: они правят нами, не задумываясь, что справедливо, а что – нет.

Не успел бедняга скрыться из виду со злополучной тарелкой, как ее величество Одетт уже рассказывала новую историю (еще одна особенность звезды: она внезапно нападает на вас и тут же забывает об этом).

– Как-то раз мне позвонил один друг. Очень состоятельный человек, абсолютно слепой. «Одетт, приезжай немедленно, я тебя жду!» – «Постой, я была у тебя вчера, принесла продукты, приготовила ужин». «Помощь мне не нужна. Я не для того тебя зову. Говорю же, срочно приезжай! Сию минуту!»

Одетт явно нравилось повелевать и приказывать. «Исполнить мигом, без рассуждений!» Бог и Музыка тоже это любят.

– Пришлось подчиниться. Если в тебе нуждаются, поспеши на зов. Слепой сам открыл мне дверь – ничего удивительного, ведь он знал свой дом наизусть, прожил там сто лет, так что встретил меня без труда. И с порога сунул мне в руку красивые дорогие швейцарские часы с эмалевым браслетом, такие тогда тысяч шесть франков стоили – роскошный подарок. Слепой говорит: «Это тебе. Я давно хотел тебя как-нибудь отблагодарить». А я в ответ: «Не возьму, не нужно мне подарков, я не ради корысти стараюсь. Если я надену эти часы, люди подумают, будто я тебе помогаю, только чтобы что-нибудь выманить». Отказалась наотрез, так-то вот. Слепой поневоле спрятал часы в карман. Но я не хотела его обидеть, а потому один подарок все-таки приняла: плитку шоколада из холодильника.

Постановщик, мотай на ус: если в будущем Одетт позовет тебя, бросай все и беги к ней, раз уж ты в ее свите, на новой орбите. Таков закон ее небесной механики.

Странное дело: ужин подходил к концу, а они так и не обсудили спектакль. Постановщик отважился заговорить о завтрашней репетиции. Черт дернул его затеять этот разговор так не вовремя, неудачно: Одетт мгновенно съела ряд ключевых фигур на шахматной доске. Заявила, что сама знает, каким должен быть гала-концерт. Что без современных композиторов вполне можно обойтись. Что она не желает понапрасну тратить время и силы на бесконечные репетиции. Что самое главное – непосредственный контакт с публикой. И все в таком духе. На него обрушился шквал ее непреложных истин.

Как переубедить звезду? С чего начать: со сценария, репертуара, современной композиции, рабочего графика? Постановщик растерялся, замешкался, а всякое промедление – роковая ошибка. Пока он подыскивал нужные слова, Одетт нанесла ему новый удар: вопреки своему весеннему обещанию, она не станет играть наизусть. Тут постановщик не выдержал и перебил ее:

– Но ты же сама говорила, что «наизусть» – значит «наилучшим образом, из уст души». Нет, так не пойдет, знать партитуру очень важно!

Согласна, говорила и, более того, всю жизнь играла наизусть. Однако теперь ей нужны ноты и пюпитр.

– В твоем спектакле Одетт играет по нотам.

И точка. Даже не извинилась и ничего не объяснила.

Постановщик замер точно громом пораженный. Только что он упивался ее воспоминаниями, восхищался беззвучной игрой на аккордеоне, и у него возникло столько замыслов, столько идей… И вдруг они все растоптаны, смыты потоком ее красноречия…

«Скорей, скорей, скорей отмени спектакль!» – кричал внутри знакомый голосок.

Но вместо того, чтобы грамотно отступить, он пошел в атаку – вечно ему хотелось договориться, прийти к разумному соглашению:

– Одетт, это невозможно, сама посуди: ты же не будешь признаваться в любви по бумажке, верно? Если актер обнажает перед зрителями тело, душу, свою сокровенную суть, ему не поможет ни суфлер, ни монитор, ни бегущая строка, ни пюпитр. В жизни мы каждый день заново изобретаем слова любви, слова утешения. И на сцене тоже, от репетиции к репетиции, от спектакля к спектаклю, рождается новая спонтанная правда. Нельзя искренне и честно разделить ее с залом, если между вами изгородь из подсказок. За шпаргалками не спрячешься…