Читать книгу "Нацисты. Предостережение истории - Лоуренс Рис"

Принцип «служения фюреру и его великой идее» лег в основу удивительной политической системы, опиравшейся не на тех, кто был у власти и раздавал приказы, а на тех, кто находился в самом низу этой иерархии и действовал по собственной инициативе, согласно тому, в чем они видели дух режима, останавливаясь лишь тогда, когда им указывали на ошибки. Подобное происходило в британской истории лишь во времена Генриха ІІ, когда он, если верить источникам, однажды спросил: «Избавимся ли мы от этого строптивого священнослужителя?» Бароны тут же бросились в Кентербери, чтобы заколоть Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского. Не требовалось отдавать непосредственного приказа – придворные подхалимы сами догадались, как и чем порадовать государя.

Профессор Кершоу считает, что практика «служения идее фюрера» – ключ к пониманию движущей силы, благодаря которой нацистское государство функционировало не только в 1930-х, но и во время войны. При ближайшем рассмотрении эта идея представляет исключительную ценность, если расценивать ее как источник многих административных решений, принимаемых на оккупированных территориях. И это сводит на нет оправдания, которыми объясняют свое поведение некоторые нацисты, утверждая, что всего лишь «выполняли приказы». В действительности, они сами отдавали себе приказы в духе того, что, как им казалось, от них требовали. Однако эта практика не снимает ответственности и с самого Гитлера. Причиной действий всех нацистских функционеров было то, что они осознанно пытались предугадать, чего бы хотел от них Гитлер, и в большинстве случаев их решения вступали, по существу, в законную силу. Система не могла действовать как без самого Гитлера, так и без тех его подчиненных, которые воплощали в жизнь то, что, по их мнению, отвечало интересам фюрера.

Принципом «работать ради фюрера» можно объяснить механизм принятия решений во многих сферах внутренней политики, которым Гитлер, в силу своего темперамента, постоянно пренебрегал. Большинство политических партий, например, строят свои манифесты на тщательно продуманной экономической политике. Нацистов же это не заботило. Более того, один мой знакомый лектор как-то пошутил: дескать, на вопрос «в чем заключалась экономическая политика Гитлера?» очень легко ответить – «ее вовсе не было». Однако в каком-то смысле это утверждение несправедливо, поскольку, несмотря на отсутствие политики, у Гитлера всегда были экономические цели. Он обещал избавить Германию от безработицы и перевооружить страну, хотя последнюю, жизненно важную в его глазах цель он широкой огласке не предавал. Изначально он видел лишь один способ воплотить в жизнь этот план – обратиться за помощью к Ялмару Шахту, бывшему президенту Рейхсбанка и блестящему экономисту, которому было вполне под силу «справиться с такой задачей» (см. главу 3). Не считая вопросов перевооружения и укрепления армии, Гитлера мало интересовала внутренняя политика.

К удивлению тех, кто полагал, будто экономические реформы могут иметь успех лишь тогда, когда их проводит политический предводитель страны, очень скоро оказалось, что передача полномочий в экономических вопросах Шахту отлично способствовала восстановлению государственной экономики. Благодаря займу, Шахт искусственным путем возобновил инфляцию и одновременно внедрил программу создания рабочих мест, основанную на обязательной трудовой повинности для всех безработных. Для обычных граждан, которые не принадлежали к числу «расово неполноценных недочеловеков», или политических врагов режима, жизнь стала налаживаться. Они мало знали об экономической теории, стоявшей за «рефляцией» экономики. Они также не догадывались о бездеятельности Гитлера в вопросах внутренней политики. Вместо этого они собственными глазами видели, что именно привнес в их жизнь новый режим. Большинству нравились нововведения. Почти все из тех, с кем нам удалось побеседовать, подчеркивали, что при нацистском режиме значительно сократился уровень безработицы, а с улиц исчезли обездоленные жители, ищущие пропитания. Количество безработных (хотя последующие цифры явно были подтасованы) сократилось с шести миллионов по состоянию на январь 1932 года до 2,4 миллиона в июле 1934-го. Программа общественных работ – в частности, по крупномасштабной постройке скоростных автострад – стала ярким свидетельством положительной промышленной динамики в новой Германии. «Все были счастливы, – рассказывает Карл Бем-Теттельбах (хотя, очевидно, и преувеличивает). – Вот люди говорят теперь: мол, мои жена и дочери могут ночью прогуливаться по парку, не боясь, что кто-то к ним станет приставать, но нет – в наши дни такие прогулки снова рискованны в отличие от тех времен. Тогда в стране царила безопасность, и все были счастливы».

В отличие от большинства офицеров, в 1930-х Бему-Теттельбаху представилась возможность познакомиться с правящей верхушкой нацистов. Будучи помощником фельдмаршала фон Бломберга, он сидел бок о бок с ними на званых обедах и не уставал удивляться тому, что видел. Так, Герингом все восхищались из-за его подвигов в эскадрилье истребителей под началом Рихтгофена во время Первой мировой войны. Геббельс был «любезен», частенько интересовался за бокалом шампанского, какие фильмы видел фельдмаршал, а затем рассказывал о своих любимых фильмах, например о картине «Унесенные ветром», которой не уставал восхищаться. Был и еще один нацистский главарь, о котором Бем-Теттельбах отзывается тепло – Генрих Гиммлер, глава охранных отрядов СС, а с 1936 года – глава политической и уголовной полиции всей Германии: «Он всегда был приятным, обходительным гостем, часто заводил разговоры с молодыми людьми вроде меня, любил расспрашивать о моей службе в военно-воздушных силах, о том, как я справляюсь со своими обязанностями, о том, как долго работаю с Бломбергом и нравится ли мне это, что мне запомнилось из последней поездки в Венгрию и о многом-многом другом». Бему-Теттельбаху казалось тогда, что эти люди прекрасно знают свое дело. Когда, много позже, он узнал об ужасах, которые творил Гиммлер, то просто поверить не мог, что воспитанный человек, с которым он виделся на званых обедах, мог творить подобное. Неприятно признавать это сегодня, но дело было не только в нацистском режиме, который пользовался повсеместным признанием в 1930-х годах, но также во многих представителях нацистской элиты, чьи имена навсегда превратились в синонимы зла»6.

Эрна Кранц была подростком в 1930-х годах. Сегодня она уже растит внуков и живет за городской чертой Мюнхена. Она помнит первые годы нацистского правления. 1934 год она называет «лучом надежды… не только для безработных, но и для всех остальных, потому что все чувствовали тогда, как восстаем из пепла». Она вспоминает о том, какое влияние оказала нацистская политика на ее собственную семью, и рассказывает следующее: оклады жалованья тогда выросли, у Германии снова появилась жизненная цель. «Я, разумеется, могу говорить лишь о себе самой, – снова и снова подчеркивает она во время нашей беседы, несомненно понимая, что сегодня ее взгляды вряд ли сочтут верными и правильными, – но мне казалось, что время было хорошим. Все нравилось. В стране не было сегодняшнего достатка, но были порядок и дисциплина». После того как мы попросили Эрну Кранц сравнить свою жизнь сегодня с тем, что было при нацистах, в 1930-х, она ответила: «Думаю, тогда нам жилось лучше. Знаю, говорить такое рискованно, и все равно скажу».