Читать книгу "Любовь красного цвета - Салли Боумен"

Влюбленные забрались в эту постель немедленно и почувствовали себя путешественниками на борту плывущего по морю корабля. Лежа на подушках, они смотрели через балюстраду второго этажа в роскошное «церковное» окно – на вершины деревьев, бегущие по небу облака, прислушивались к звукам невидимого отсюда города, раскинувшегося пятью этажами ниже. В этой же постели они пили вино, в ней же ужинали, занимались любовью, а потом уснули.

– Я доволен, – сказал Паскаль, проснувшись на следующее утро и обнимая Джини. – Я никогда еще не был так доволен.

Довольна была и Джини. Она вспомнила о всех тех годах, которые прошли с момента их первой встречи с Паскалем, и была потрясена, осознав, что это – более половины ее жизни. Джини вспомнила первые недели их знакомства, когда она узнала и полюбила его в Бейруте, вспомнила, как спустя много лет, прожитых ими друг без друга, они вновь соединились. «Больше в этой жизни мне ничего не нужно, – подумала она. – Все, что я люблю и чем дорожу, – здесь. Да, я тоже довольна».

Джини нисколько не пугала мысль о том, что, когда щедрые небеса осыпают благодеяниями смертных, то имеют неприятную привычку, давая правой рукой, отбирать левой. Через пять месяцев после того, как они с Паскалем переехали в новую квартиру, случилось то, о чем Джини так долго мечтала: ее послали корреспондентом в Сараево освещать войну в Боснии. Они поехали туда вместе с Паскалем и вместе же работали. Ему и до этого приходилось работать во многих регионах, охваченных кровопролитными конфликтами, для нее же это был первый опыт.

А шесть месяцев спустя Джини вернулась. Одна. Паскаль, не подозревавший о происходивших в ней переменах, согласился с тем, что это действительно будет наилучшим вариантом. Сам он решил задержаться в Боснии, чтобы сделать побольше снимков. Сначала – на три недели, которые обернулись затем месяцем, а теперь уже перевалили за девять недель. Дата его возвращения по-прежнему оставалась открытой. Поначалу Джини втайне даже радовалась этой задержке. Она надеялась, что за это время успеет излечиться от ужасов, которых насмотрелась в боснийском аду, от мучивших ее каждую ночь кошмаров, перемежавшихся с бессонницей.

Она убеждала себя в том, что сможет изгнать из себя жуткие воспоминания. Нет, забыть увиденное было бы невозможно, да она бы и уважать себя в этом случае перестала. Не забыть, а хотя бы отодвинуть. Она была обязана избавить себя от этого, но у нее ничего не получалось. Смерть во всех своих ипостасях, ее звуки, вкус, вид и запах неотступно преследовали ее. Джини не могла расслабиться ни на секунду, просыпаясь с криком по утрам. Вместе с этими неотвязными воспоминаниями смерть проникла в их чудесную квартиру, отравила здесь своим зловонием воздух и теперь гнала Джини на пустынные улицы.

Как и многие другие журналисты, работавшие в Боснии, она была ранена. Когда однажды они с Паскалем направлялись в Мостар (теперь Джини боялась даже подумать об этом месте) и проезжали через глухую деревушку по узкой горной дороге, внезапно разразился минометный обстрел, и кусок шрапнели угодил Джини в предплечье. Однако по сравнению с тем ужасом, который ей удалось увидеть в этом поселке, та царапина была настолько пустяковой, что Джини ее даже стыдилась.

Теперь, спустя девять недель после возвращения домой, эта рана уже почти совсем затянулась, а вот душа продолжала болеть. Заботясь о своей любимой, Паскаль, повидавший немало войн по всему миру, предостерегал ее, и она его, конечно, слушала. Перед их отъездом в Боснию Паскаль с неохотой показал ей некоторые снимки, сделанные им в других «горячих точках». Они были настолько ужасны, что опубликовать их не решилась ни одна газета. Такие снимки просто не могли появиться в печати.

– Ты должна быть к этому готова, – сказал он, раскладывая на столе перед ней черно-белые фотографии. – Все это тебе предстоит увидеть собственными глазами, Джини. И – это. И – это. И даже кое-что похуже.

После этого мужчина умолк, а она – также в молчании смотрела на лежавшие перед ней прямоугольники снимков.

– Это – рубеж, – сказал он через несколько секунд. Ты уверена, Джини, ты абсолютно уверена, что хочешь пересечь его?

Потрясенная, испытывая головокружение и дурноту, она отвернулась, не в силах смотреть ему в лицо. В Боснию им предстояло лететь через неделю. Паскаль, сообразила Джини, специально рассчитал время таким образом, чтобы после его «наглядного урока» у нее было время отказаться от поездки.

– Никто не подумает, что ты струсила, – мягко продолжал он, словно читая ее мысли. – И ты сама так не думай. Это будет вполне оправданный выбор. Между полами все же существует большая разница, Джини. Мужчине гораздо легче, чем женщине, смотреть на это и жить с этим в душе.

Она резко повернулась к нему, хотя даже в тот момент понимала его правоту.

– Почему, Паскаль? Почему? Ведь это происходит в реальности, так почему же женщину необходимо ограждать от этого? Это – неправильно. По-моему, это – слабость, а я не хочу быть слабой.

– Это вовсе необязательно слабость. Лично я так не думаю. Все это, – он махнул рукой в сторону снимков, – совершено мужчинами. Пусть они на это и смотрят. А если женщина, не пожелав глядеть на этот ужас, отвернется, ее никто не заподозрит в трусости или слабости. Наоборот, это станет актом мужества.

Она была тронута нежностью и беспокойством за нее, написанными на лице Паскаля. «Это очень похоже на него, – подумала она, – не только предлагать путь к отступлению, но и делать это с подобным тактом».

Итак, предложение было сделано и отвергнуто. Однако и после того, как они оказались в Боснии, Паскаль не оставлял попыток всячески ограждать ее. Сам он рисковал то и дело, но ее оберегал, словно наседка. Он берег Джини, не позволяя ей смотреть на совсем уж жуткие картины.

Сам Паскаль категорически это отрицал, но Джини то и дело ощущала на себе его заботу и чувствовала, как она связывает ему руки в работе. Надо было что-то делать. И вот Джини, у которой никогда не было секретов от Паскаля, обзавелась ими, причем – в большом количестве. Если бы он хоть на секунду заподозрил, какому риску его возлюбленная подвергала себя, он настоял бы на ее немедленном возвращении в Лондон.

Джини обнаружила, что в состоянии успешно скрывать страх и усталость. Скрыть слезы было сложнее, а копившиеся боль и непонимание, являвшиеся их причиной, и вовсе невозможно. Теперь Джини приходилось обманывать Паскаля постоянно, даже по ночам, когда она лежала в его объятиях. Это было непросто – Паскаль был умен, обладал острым чутьем и хорошо понимал Джини. Один неверный взгляд, одно неосторожное слою – и перед ним откроется вся правда.

Так день за днем Джини совершенствовала свое искусство обманывать любимого. Она облила свое сердце льдом, она сделала себя немой, превратилась в автомат, способный ходить и разговаривать, рассматривать пылающие руины, исковерканные трупы, разрушенные жизни. Она обнаружила, что для этого ей необходимо отказаться от своего пола. Джини казалось, что жидкость в ее теле испаряется, а сама она превращается в засушенную мумию с сухими глазами, без крови и аппетита. Теперь, когда Паскаль обнимал ее, она уже не испытывала мгновенного, как прежде, порыва желания. Джини казалось, что от нее прежней осталась лишь пустая скорлупа – сухая и безжизненная. Именно поэтому ее не удивило, когда в один прекрасный день, хотя она регулярно принимала противозачаточные таблетки, у нее перестали приходить месячные. Кровоточить могли только женщины из плоти и крови, а она больше не принадлежала к их числу, превратившись в неодушевленный предмет.