Читать книгу "Иктанэр и Моизэта - Жан де ля Ир"

— Хорошо, — ответил Сэверак. — Я вас слушаю!

И коварная усмешка на одну секунду скользнула по его тонким губам.

Во время этого оживленного и таинственного разговора все три человека вышли из бассейна и дверь его затворилась. В лаборатории монах и Оксус поместились на диване, Сэверак же — напротив них, на складном кожаном стуле.

И в этой необычайной обстановке которую представляла освещенная десятью электрическими шарами лаборатория, Фульбер вполголоса, но отчетливо и быстро открыл Сэвераку обещанные тайны, за которыми должна была следовать его жизнь или смерть. Ах, если бы марсельский конгресс мог быть на месте Сэверака, не долго бы после этого посланники всех держав земли рассуждали о разрешении поставленных ими себе вопросов! Вопросы эти в Марселе были неразрешимы, но здесь, на Затерянном острове, они были совсем несложны!

— Двадцать лет тому назад, г-н Сэверак, — начал монах, — мой друг Оксус, посвятивший себя изучению чрезвычайно специального зоологического вопроса, убедил меня, что он в состоянии, при помощи вивисекции и перенесения органов, совершенно изменить или преобразовать физиологическую внешность любого существа, человека или животного. И двадцать же лет тому назад я создал в моих мыслях план такого общества, которое гораздо лучше и могущественнее ордена иезуитов сможет овладеть миром и руководить им… Оксус был беден и не мог продолжать своих исследований. Я хотя и был богат, но моего состояния было недостаточно на то, чтобы создать, оживить и усилить задуманное мною общество. Я обдумывал два месяца и затем сказал Оксусу:

— Мог бы ты создать такого человека, который жил бы в море, как рыба, вполне сохраняя в то же время мысль и разум человека?

— Да, — отвечал он.

Тогда я отдал ему свое состояние. И в обмен он должен был дать мне своего человека-рыбу.

Затем я изложил своему другу мои претензии и расчеты на всемогущество. Он понял их, стал разделять со мной… У меня была сестра, красивая как Мадонна, и еще богаче, чем я. Оксус взял ее себе в жены. И между нами было решено, первый же ребенок, который родится от этого сочетания, будет человеком-рыбой, хотя бы пришлось убить его, подвергая вивисекции и прививке необходимых органов.

Монах остановился. Он опустил свою голову на руки, и вздох вырвался из его груди при одном воспоминании о полных ужаса делах, упомянутых его словами. И Оксус, закрыв глаза и откинувшись на диван, видимо, хотел сосредоточиться в себе самом. Что касается Сэверака, то он совершенно не ожидал такого начала, и изумление сковывало все его существо.

Что он может еще услышать после этих первых столь необычайных открытий. И что же это были за люди — эти два человека, из коих один в нескольких словах обрисовал план поистине сатанинского размера, но основанный на всемогущем подлинном знании другого?..

Но, подняв голову и остановив пронизывающий взгляд своих темных зрачков на нерешительных глазах Сэверака, монах заговорил дальше:

— В ожидании рождения ребенка Оксус продолжал свои опыты. Он убил восемь шимпанзе, и лишь девятый стал жить в воде. Это была обезьяна-рыба, прототип человека-рыбы, которого должно было создать впоследствии. Ребенок, наконец, родился; но то была девочка. Мать ее умерла немного спустя после родов. И так как нам нужен был младенец мужского пола, то этот ребенок был спасен от опытов и жил, окруженный всею любовью, на какую мы только были способны, я и Оксус… Вы ее знаете, Сэверак. Так как ее спасли от воды, то мы и назвали ее Моизэтой.

При этом имени Сэверак вздрогнул, и живая краска разлилась по его лицу. К счастью, монах на него больше не смотрел, иначе инженер не сумел бы скрыть своего волнения.

О, конечно, Моизэту он знал! Еще бы, эту очаровательную молодую девушку, истинную фею Затерянного острова. Со дня своего прибытия на остров он видел ее девять раз, и от всякой из этих встреч, слишком для него коротких и мимолетных, инженер сохранил сладкое и в то же время болезненное воспоминание. И это до такой степени, что когда он покопался в своем сердце, то открыл в себе такое ощущение, которое весьма напоминало первые признаки тайной любви…

Тем не менее Сэверак сумел одолеть свое смущение. Ему, пожалуй, пришлось бы отвечать, и какое-нибудь невольное слово могло сорваться у него с языка. Но монах не дал ему времени.

— Нам нужен был мальчик! — продолжал он. — В то время я был священником в небольшой деревушке на юге Франции. Среди исповедывавшихся, которые стекались к моему аналою, оказалась одна девушка, которую соблазнил студент из соседней деревни и постыдно скрылся затем; я так и не узнал его имени. Несчастная трепетала за свое честное имя. Она была из богатой, почтенной семьи. И я обещал ей спасти ее, при условии, что она после рождения отдаст, и не будет больше впоследствии вспоминать своего ребенка, который уже трепетал у нее под сердцем. Она еще не бывала матерью и… согласилась.

Тогда я уговорил ее родителей согласиться, чтобы ей позволили, из чисто религиозных убеждений удалиться месяцев на пять в один монастырь, игуменья которого была преданным мне человеком. И там она родила ребенка, а затем, спасая свою честь, вернулась домой. Впоследствии она сошла с ума и пропала бесследно. Я же взял младенца и доставил его к Оксусу…

Сэверак вздрогнул. Он бросил на Оксуса взгляд, полный изумления и ужаса; но ученый — все с закрытыми глазами — оставался неподвижным, бледный и окаменелый, как мрамор. Голос Фульбера раздался снова:

— Оксус принял ребенка. Изобретенным им способом он привел его в каталепсическое состояние, вскрыл его тело и приспособил в нем бронхи и весь дыхательный аппарат молодой живой акулы, и два долгих года, минута за минутой, следил за ходом этой человеко-животной прививки. Двух лет и одного месяца преображенный ребенок обнаружил, что может безразлично жить как в воде, так и на суше, только бы его пребывание вне жидкой стихии не переходило продельного срока в сорок восемь часов. Таким образом, он оказался даже больше морским, чем земным. Это мне и было нужно. Угодно вам теперь еще объяснений, г-н Сэверак?

— Нет! — отвечал инженер, совершенно оглушенный вполне научной точностью, с какою Фульбер описал ему эти необычайный дела.

— Хорошо! — произнес монах. — Вы обладаете достаточно живым умом, чтобы понять все. Итак я продолжаю. Когда Иктанэру исполнилось шесть лет, то я принялся так же развивать его ум, как до сих пор растил его физически Оксус. Я внушил ему, что две породы разумных существ разделили между собой земной шар: одна живет на суше и плавает на кораблях, а другая — в воде. Я сказал ему, что в то время, как люди кишели на суше, в воде ее обитатели мало по малу исчезали, и теперь вся порода их сведена лишь к трем индивидуумам, из коих один молодой и совершенный есть он, Иктанэр, а два других, дряхлых и усталых, но могучих своими знаниями, — мы, Оксус и я.

— Но, а подлинные рыбы? — заговорил Сэверак, освоившись, наконец, с рассказом о таких безумных делах настолько, что начал их считать за действительность, тем более, что уже восемь месяцев он наблюдал все последствия этих чудес.