Читать книгу "Западня для Золушки - Себастьян Жапризо"

— Почему ты говоришь, что она настраивала меня против тебя?

— Я ей мешал.

— Почему?!

— Откуда мне знать? Она думала, что ты выйдешь за меня. Зря ты говорила ей о наших планах. И зря мы говорим обо всем этом сейчас. Все, перестали.

Он принялся целовать меня в шею, в губы, но я уже ничего при этом не испытывала — безразличная к его поцелуям, я старалась привести в порядок свои мысли.

— Почему ты сказал, что рад тому, что я попыталась вытащить ее из комнаты во время пожара?

— Потому что лично я оставил бы ее подыхать. И еще кое из-за чего… Хватит, Мики.

— Из-за чего еще? Я хочу знать.

— О пожаре я узнал, будучи в Париже. Я не очень-то понимал, что произошло. Вообразил себе бог весть что. Мне не верилось в несчастный случай. Ну, что это действительно совершенно случайно.

Я лишилась дара речи. Да он с ума сошел. И пока говорил мне эти ужасы, одной рукой понемногу задирал мне юбку, а другой расстегивал ворот моего пуловера. Я попыталась подняться.

— Оставь меня.

— Ну вот… Знаешь, кончай обо всем этом думать.

Он грубо опрокинул меня на диван. Я постаралась остановить его руку, которая скользнула вверх по моим ногам, но он был сильнее и сделал мне больно.

— Оставь меня!

— Послушай, Мики!..

— Почему ты решил, что это не несчастный случай?

— Черт возьми! Да потому что только идиот поверит в несчастный случай, когда в деле замешана Мюрно! Только идиот поверит, будто за проведенные на вилле три недели она не заметила дефекта в стыке газовых труб. Можешь быть уверена на все сто пятьдесят процентов — стык был безупречен!

Я отбивалась как могла. Он меня не отпускал. Мое сопротивление лишь раззадорило его. Он разодрал верх моего пуловера — только это его и остановило. Он увидел, что я плачу, и оставил меня в покое.

Я отыскала пальто и туфли, не слушая, что он говорит. Подобрала газетные вырезки и сложила их в папку. Только потом я отдала себе отчет в том, что все еще сжимаю в руке ключи, которые он мне дал, опустила их в карман пальто.

Он стоял в дверях, преграждая мне выход, но был, как ни странно, похож на побитую собаку. Утерев слезы тыльной стороной ладони, я сказала, что, если он хочет увидеть меня снова, сейчас он должен дать мне уйти.

— Все это глупо, Мики. Уверяю тебя, глупо. Я столько месяцев думал о тебе. Не пойму, что это на меня нашло.

Стоя на лестничной площадке, он смотрел, как я спускаюсь. Расстроенный, некрасивый, жадный, лживый. Коршун.

Шла я долго. Сворачивала то на одну улицу, то на другую. Чем больше я размышляла, тем больше все запутывалось. Боль из затылка вдоль позвоночника передалась в спину. Должно быть, оттого что я устала, все и произошло.

Поначалу я шла, чтобы поймать такси, потом — чтобы просто идти, потому что мне уже не хотелось возвращаться в Нейи, вновь увидеть Жанну. Была у меня мысль ей позвонить, но я бы не сумела удержаться, чтобы не заговорить с ней о дефектном стыке. Я боялась, что не поверю ей, если она начнет оправдываться.

Я замерзла и зашла погреться в кафе. Расплачиваясь, я обнаружила, что Жанна дала мне много денег — на них наверняка можно было прожить несколько дней. Жить в тот момент означало для меня только одно: иметь возможность улечься в постель и спать. Еще неплохо было бы принять душ, сменить одежду, сменить перчатки.

Прошагав еще немного, я зашла в гостиницу у вокзала Монпарнас. У меня спросили, есть ли у меня багаж, нужен ли мне номер с ванной, дали заполнить карточку. Я уплатила за номер вперед.

Когда я вслед за горничной поднималась по лестнице, администратор у стойки окликнул меня:

— Мадемуазель Лои, прикажете разбудить вас утром?

Я ответила, что не надо, мол, не стоит труда, а потом круто обернулась: все во мне заледенело, рассудок оцепенел от ужаса — ведь я знала заранее, я знала это всегда.

— Как вы меня назвали?

Администратор взглянул на заполненную мною карточку.

— Мадемуазель Лои. Что-нибудь не так?

Я спустилась к нему. Я еще пыталась задушить в себе застарелый страх. Это не может быть правдой, это просто бессознательное замещение — оттого, что я совсем недавно говорила о ней, от усталости…

На этом листке желтой бумаги я написала вот что: «Лои Доменика-Лелла-Мари, родилась 4 июля 1939 г. в Ницце, Приморские Альпы, француженка, банковская служащая».

Подпись была очень разборчивая: ДоЛои — без пробела, наспех обведенная неуклюжим овалом.

Я разделась. Напустила в ванну воды. Перед тем как забраться туда, сняла перчатки. Но с ужасом представила себе, что буду вот этими руками касаться своего тела, и надела их снова.

Двигалась я неспешно, почти спокойно. На определенной стадии отупения быть раздавленной и быть спокойной — почти одно и то же.

Уже не зная, в каком направлении размышлять, я вовсе не думала. Мне было плохо и в то же время хорошо — благодаря теплой воде. Так прошел, наверное, час. Часы я так и не завела и, когда, выходя из ванной, посмотрела на них, они показывали все те же три часа пополудни.

Я вытерлась гостиничными полотенцами, горящими руками в мокрых перчатках надела белье. В зеркале гардероба отразился этакий нескладный узкобедрый робот, босиком разгуливающий по комнате с еще более нечеловеческими, чем когда-либо, чертами лица. Подойдя ближе, я убедилась, что принятая ванна резче обозначила жуткие шрамы под бровями, у крыльев носа, на подбородке и под ушами. Сквозь волосы багровели набухшие рубцы.

Я рухнула на кровать и долго лежала, обхватив руками голову, с одной единственной мыслью — о девушке, сознательно погружающей голову и руки в огонь.

Этого не могло быть. Кому хватило бы на это мужества? Внезапно мне на глаза попалась лежащая рядышком на постели папка, которую отдал мне доктор Дулен.

Утром, когда я в первый раз читала эти вырезки, все соответствовало рассказу Жанны. Перечитывая же их снова, я натыкалась на подробности, которые поначалу показались мне незначительными, а теперь просто ошеломляли меня.

Ни дата рождения Доменики Лои, ни другие ее имена нигде не упоминались. Говорилось только, что ей двадцать один год. Но, поскольку пожар случился в ночь на четвертое июля, отмечалось, что несчастная погибла аккурат в свой день рождения. Какое-то время я успокаивала себя мыслью, что могла знать имена До и дату ее рождения не хуже, чем она сама, что могла написать «Лои» вместо «Изоля» — это вполне объяснялось моей усталостью и погруженностью в заботы, предметом которых в числе прочего была и До. Но это не объясняло столь полного раздвоения личности, подробно — вплоть до этой дурацкой подписи школьницы — заполненной от ее имени карточки.

Разом пришли на ум и другие соображения. Жанна не могла ошибиться. Она с первого же вечера помогала мне принимать ванну, она знала меня многие годы, как приемная мать. Пускай у меня преобразилось лицо, но ведь тело, походка, голос остались прежними! До могла быть одного со мной роста, у нее вполне могли быть и глаза, и волосы того же цвета, что и у меня, — все равно обознаться Жанне было невозможно. Меня выдал бы изгиб спины или плеча, форма ноги…